Музыка ножей - Дэвид Карной Страница 12

Но сама идея все-таки показалась ему заманчивой. На дворе стояли восьмидесятые, экономика при Рейгане хоть и была на подъеме, но что правда, то правда: психологом ему работы не найти. И Тед все же подал документы на медицинский факультет.

Во время собеседования он всем рассказывал, что у его матери была болезнь Альцгеймера и что ему хотелось бы попытаться разработать методы лечения этой болезни. Но, когда начались занятия и Тед стал изучать психологию, оказалось, что пациентов с Альцгеймером он почти не видит, поскольку болезнь эта неврологическая, а не психическая. Вместо этого он постоянно работал с полными шизиками, которые слышали голоса, разговаривали с телевизором и ничего не соображали из-за галоперидола и успокоительных препаратов.

Врач, к которому Когана назначили на практику, выписывал своим пациентам максимальные дозы, а потом отправлялся развлекаться со своей любовницей, замужней женщиной. «Им хорошо, и нам отлично», — повторял он. Поначалу Коган сомневался в правильности этой теории, но через несколько недель его мнение изменилось. Здесь никто не выздоравливал.

Коган начал искать себе другое занятие. Следующей остановкой на его маршруте была клиническая медицина. Коган решил стать кардиологом. И вскоре обнаружил, что в основном имеет дело с рутинными, повторяющимися историями болезней и что у него есть все шансы умереть от скуки, избери он это поприще. Потом был курс хирургии. Врач, у которого Тед проходил практику, был отличным парнем, и талантливым к тому же. Он и сам учился поначалу на клиническом факультете, и диплом уже получил, но тут ему все осточертело, он развернулся и отправился учиться снова — на этот раз на хирурга. Коган понял намек.

Они подружились. Коган всегда заступал на дежурство вместе со своим начальником. Когда у его приятеля заканчивались сигареты, Тед шел их покупать. Только так можно было попасть в круг избранных. Приносить сигареты, делать, что велят. Наблюдать и понимать, что здесь здорово, что это и есть то, чем ты хотел бы заниматься. Пока, наконец, тебе не доверят собственного больного, не возьмут под крыло.

Вот так Коган и стал хирургом.

1 апреля 2007 года, 8.09

С самого начала Мэддену это дело не нравилось. И не только потому, что в нем замешан медик, и не потому, что отец девочки уверен: в смерти дочери виноват именно этот врач, а не он сам. Мэдден сочувствует Кройтерам, у него ведь тоже есть дочь. Ей всего десять, но Хэнку легко представить ее ровесницей Кристен. И уж конечно, он бы точно так же отреагировал, если бы узнал, что его девочка переспала с врачом, сорокатрехлетним мужиком. Даже если бы она утверждала, что у них все по любви. Он бы тоже этого парня прибил.

Нет, Мэдден беспокоится не поэтому. Что-то в этом деле есть тонкое, эфемерное. Похоже на игру в дженгу, они дома с семьей иногда так вечера проводят. Сначала складываешь из кусочков дерева красивую устойчивую башню. Потом вытаскиваешь из башни кусочек за кусочком, стараясь не нарушить равновесия. Поначалу-то кусочки легко вытаскивать. Но после шестого или седьмого круга уже не знаешь, что тянуть. Потянешь не за то или недостаточно аккуратно — и вся башня обрушится. Кто обрушил, тот и проиграл.

Вот так и с этим делом. Мэддену кажется, что семь кругов уже прошло. Мэдден с самого утра уселся за столом домашнего кабинета и разложил перед собой бумаги. Вчера, когда тело девушки увезли, он еще часа два провел в доме, обыскивая ее комнату и перетряхивая содержимое «мака», пока его не утащили на экспертизу компьютерщики. А потом еще говорил с родителями. Вот это — вообще жуть. Они рассказывали про свою старшую дочь, студентку Калифорнийского университета, и про сына, который в этом году колледж заканчивает. И про то, что Кристен вроде хотела после школы поехать на Восточное побережье учиться. Показывали ему фотографии: вот последнее Рождество, вся семья в сборе, вот Кристен на больничной койке, выздоравливает после аварии, а вот маленькая Кристен на пляже.

Кристен на фотографиях больше похожа на мать, ухоженную и сдержанную, с тонкой, мальчишеской фигурой. Миссис Кройтер выглядит моложе своих сорока с хвостиком. Она работает учительницей на замену, преподает французский, а еще увлекается дизайном интерьеров. Одета просто и элегантно: шелковые бермуды цвета хаки, шелковая же синяя блузка, нитка жемчуга на шее, короткая модная стрижка «под мальчика». Поначалу Элиза Кройтер молча разглядывала журнальный столик, словно пациентка после инсульта, которую медсестры красиво одели перед воскресным визитом родственников. Но потом, когда ее муж начал рассказывать о событиях, приведших к сегодняшней трагедии, она словно очнулась и четко изложила свою позицию. Элиза говорила, не отрывая от мужа сердитого, вызывающего взгляда, словно отстаивая свое право голоса. Похоже, он свое право голоса утратил навсегда.

— Нет, мне кажется. У Кристен не было никакой депрессии. Бывали приступы плохого настроения, как и у всех подростков, и нахальства немного прибавилось.

Вот что их насторожило, так это ее успеваемость в школе. Им позвонили сразу две учительницы и предупредили, что их дочь чуть не провалила экзамены и несколько письменных работ сдала гораздо позже назначенного срока. И вообще она как будто изменилась, так они сказали. Поэтому Элиза и решилась пошарить в комнате девочки. Думала, может, дело в наркотиках. А вместо этого обнаружила дневник.

А что Мэдден? Нашел он что-нибудь во время обыска? Кроме диска, номеров, по которым она звонила, и упаковки активированного угля, выписанного Коганом, ничего. Да, еще пара белых штанов с логотипом больницы. Вот это и правда улика — она связывает девочку с врачом. Кристен спрятала их в ящике комода. Спереди небольшое пятно, предположительно семенная жидкость. И все же Мэддену не хотелось давать им надежду свалить вину на другого. Даже если окажется, что это и правда семенная жидкость, и анализ ДНК покажет, что это жидкость доктора Когана, это все равно ничего не доказывает. Нужны доказательства повесомей.

И тут папаша говорит:

— Инспектор, я вас очень прошу, сообщите, если нужна будет наша помощь. Мы в отчаянии, но этот гад должен быть наказан. Он же ее убил!

Мэдден насторожился. Очень уж спокойно, безо всяких эмоций это было сказано. В том, что Кройтер во всем винит врача, не было ничего удивительного. Уж очень жуткой была альтернатива. Но вот этот уверенный тон Хэнка удивил.

— Мистер Кройтер, мы пока еще не установили, что это убийство.

— Ничего, скоро установите.

Мэдден снова оглядывает разложенные бумаги, вздыхает, снимает очки и трет глаза. Он встал часа два назад и все эти два часа пытается сочинить отчет с места происшествия. Дети прозвали маленькую спальню, которую он переоборудовал под кабинет, «компьютерной комнатой». Все из-за того, что Хэнк установил тут дорогой компьютер — свою единственную и любимую игрушку, — а еще цветной принтер и сканер. Больше в комнате почти ничего и нет, только раскладной диван, шкаф со всякими серьезными книжками (ну не любит Мэдден беллетристику, он и в кино-то ходит только с детьми) и семейные фотографии на подоконнике. На стене снимок в рамочке: Хэнк и еще три полицейских из его отдела — Биллингс, Бернс и Фернандес. Плюс диплом и награды. Жена Мария подарила ему на день рождения рамку с вырезкой из газетной статьи, но ее он поставил в угол у шкафа. Сразу и не разглядишь.