Ловушка - Харлан Кобен Страница 12

Эд Грейсон замолчал, посмотрел вдаль.

— Мне очень жаль, — сказала Уэнди.

Ответа не последовало. Тогда она решила сменить тему:

— О чем вы говорили с Флэром Хикори?

— Его клиента уже две недели никто не видел.

— И?

— И я попробовал узнать, где он может быть. Но Хикори не сказал.

— Вас это удивило?

— Нет. Не очень.

Снова наступила пауза.

— А я-то чем могу помочь?

Грейсон стал теребить часы. «Таймекс». На эластичном ремешке — отец Уэнди в свое время носил похожий; от него еще оставался красный след на запястье. Надо же какие мелочи всплывают в памяти, а ведь со смерти отца прошло уже столько лет.

— Та программа… — начал Эд Грейсон. — Вы целый год ловили педофилов, а почему?

— Что «почему»?

— Почему именно педофилов?

— Какая разница — кого?

Он улыбнулся шутке, но очень вяло:

— Ну а все-таки?

— Ради рейтинга, наверное.

— Это понятно. Но была и другая причина, разве нет?

— Мистер Грейсон…

— Просто Эд.

— Давайте все же на вы. Прошу — переходите к делу.

— Я знаю, что произошло с вашим мужем.

Вот так вот. Уэнди начала закипать, но промолчала.

— Вышла. Ариана Насбро на свободе.

Уэнди поморщилась от звука этого имени.

— Я знаю.

— Думаете, произошло исцеление?

Она вспомнила письма и то, как ее едва не выворачивало от одного их вида.

— Не исключено, конечно, — продолжил Грейсон. — Я сам знаю людей, которые завязали на такой же стадии, как у нее. Но для вас-то это ничего не меняет, так?

— Не ваше дело.

— Верно. А вот Дэн Мерсер — мое. У вас ведь сын?

— Тоже не ваше дело.

— Люди вроде Дэна… Точно одно: такие не меняются. — Он подсел ближе и склонил голову набок. — Так не в этом ли причина?

— Причина чего?

— Того, что вы ловили педофилов. Вот алкоголики могут завязать. А с педофилами все проще — у них нет шансов исправиться, а значит, и получить прощение.

— Пожалуйста, мистер Грейсон, не устраивайте сеанс психоанализа. Вы обо мне ни черта не знаете.

— Я понял вашу мысль.

— Тогда переходите к своей.

— А она очень понятная: Дэн Мерсер, если его не остановить, навредит другим детям. И это факт ясный и вам, и мне.

— С такими заявлениями надо к судье.

— Мне от нее больше нет толку.

— А от меня есть?

— Вы — журналистка, притом хорошая.

— Только уволенная.

— Тем больше поводов.

— Поводов для чего?

Эд Грейсон придвинулся еще ближе.

— Помогите мне найти Дэна Мерсера.

— А вы его убьете?

— Он не остановится.

— Это вы так считаете.

— А вы — нет?

— Я считаю, что не хочу участвовать в вашей мести.

— Думаете, дело в ней?

Уэнди пожала плечами.

— Совсем нет, — сказал Грейсон и продолжил тише: — И даже наоборот.

— Не поняла.

— Все просчитано и продумано. Никакого риска. Я намерен сделать так, чтобы Дэн Мерсер больше никому не причинил зла.

— Убить?

— Знаете другой способ? Тут нет никакой кровожадности. Все мы люди. Но если кто-то творит подобное, если из-за наследственности или бардака в его жалкой жизни обязательно надо причинять боль детям… тогда самое гуманное — убрать такого человека.

— А хорошо сразу быть и судьей, и присяжными.

Грейсона это почти развеселило.

— По-вашему, судья Говард приняла правильное решение?

— Нет.

— Тогда кто его примет, если не мы, люди, которые понимают суть?

Уэнди задумалась.

— Вчера после заседания… почему вы обвинили меня во лжи?

— Да потому что вы лгали. Вас не волновало, убьет ли себя Мерсер. Вас волновало другое: а вдруг он уничтожит улики? Вот и вошли в дом.

Она промолчала.

Эд Грейсон встал, пересек кухню, замер у раковины.

— Я выпью воды?

— Пожалуйста. Стаканы слева.

Он открыл шкафчик, повернул кран и, глядя на струйку, заговорил:

— У меня есть друг — адвокат, очень успешный. Несколько лет назад он сказал, что обеими руками за войну в Ираке; все разложил по полочкам, объяснил, почему иракцы заслуживают шанс на свободу. Я спросил: «У тебя ведь сын, так?» «Да, — говорит, — учится в Уэйк-Форесте». [9]Я ему: «Вот честно — ты бы им пожертвовал?» Попросил подумать очень серьезно, представить, как является Бог и предлагает уговор: США одержат в Ираке победу (как бы там ее ни понимали), а взамен его сыну прострелят голову, и он умрет. Он один, больше никто. Все приедут домой живые-здоровые, а его сын умрет. Потом спрашиваю друга: согласен на такое?

Эд Грейсон встал лицом к Уэнди и сделал большой глоток.

— И каков был его ответ? — спросила она.

— А вы бы что сказали?

— Я не ваш друг-адвокат, который поддерживал войну.

— Увиливаете, — улыбнулся Грейсон. — На самом деле — если перед собой как на духу — никто на такое не пошел бы, правда? Ни один не пожертвовал бы своим ребенком.

— Детей на войну отправляют каждый день.

— Да, конечно. Некоторые и сами не против послать их в бой. Но не на смерть. Есть маленькая разница. Которая, правда, требует большой самоотверженности. Рискуют, играют по-крупному, так как на самом деле не верят, что погибнет их ребенок. А это совсем другая история. Тут нет выбора — того, о котором я говорю.

Грейсон посмотрел на Уэнди.

— Ждете оваций? — спросила она.

— Не согласны со мной?

— Вы преуменьшаете жертву, на которую идут люди, а это чушь.

— Наверное, я несправедлив, согласен. Но в нашем случае в чем-то все именно так. Моего ребенка Дэн больше не обидит, а ваш для него уже слишком большой. Забудете о Мерсере, поскольку ваш сын вне опасности? Раз наших детей это не касается, имеем право умыть руки?

Уэнди промолчала.

Эд Грейсон встал рядом.