Все, что вы скажете - Джиллиан Макаллистер Страница 13

Список того, что мне нравится в Рубене, бесконечный. Люблю его смущение по поводу прекрасной, артистической и вдохновленной игры на пианино. Как он переходит границы со своими подопечными, когда приводит их домой, берет с собой в поездки, чего делать не обязан – насколько сильно он любит этих неблагополучных детей. И как он однажды сказал моему брату Уилфу, что тот разговаривает со мной слишком заносчиво.

Я должна ответить, назвать, что люблю в нем, или пересечь комнату и поблагодарить его, обняв. Например, сказать, насколько счастлива слышать звук игры на пианино, когда прихожу домой.

Но не могу. Потому, что если сделаю это, то расскажу ему все. Я знаю, что так и будет. Или хуже – он сам узнает, увидит черноту внутри меня, догадается и сдаст полиции.

Рубен смотрит на меня выжидающе, а я избегаю его взгляда, уставившись в пол.

Но чего мой муж точно не ожидает, так это моего молчания. И все становится еще хуже, когда он понимает, что я не собираюсь отвечать. Его взгляд меняется. Ему стыдно, что и я заметила его расстройство, поэтому он отворачивается, бестолково возится с растениями на подоконнике, поливает их, не глядя на меня.

Мне кажется, что журчание воды – это единственный звук во всем Лондоне.

Обычно по вечерам мы по очереди варим кофе. Сегодня его черед, но я тоже иду на кухню, не желая оставаться в одиночестве.

Я решила, что можно потянуть денек, но сейчас как раз подходящее время. Момент настал.

– Я еще не рассказывал тебе о мальчишке из Брикстона? – спрашивает Рубен, глядя на меня и аккуратно засыпая молотый кофе в турку.

– Кажется нет…

– Ну помнишь парня, который вырвался из сетей банды на прошлое Рождество и начал вести себя прилично?

– А, да. – Мой голос звучит безжизненно.

– Ну так он связался с другими парнями и теперь поджигает машины. – Рубен прислоняется к кухонной стойке. – И я не понимаю почему, ведь раньше все шло так хорошо.

Рубена такие вещи часто сбивают с толку. Думаю, что это из-за его непоколебимой веры: если ты избавишь мальчика от проблем, то он будет хорошо себя вести. Очень логично, но неправда.

– Ты помнишь себя подростком? – говорю я со смешком, благодарная за возможность убежать от собственных мыслей, даже если это больше похоже на карабканье вверх по веревке, без страховки, обдирая кожу с рук.

– Я был… Очень скучным, – сказал он, слегка улыбнувшись.

В этот момент я хочу, чтобы другие могли видеть Рубена именно таким, чтобы он им это позволил.

– У тебя было больше поводов для злости, чем у других людей.

– Усыновление едва ли стало моей личной трагедией.

Не могу сдержать улыбки.

– Твое благословение – настолько здравый рассудок, – говорю я и тянусь к его руке.

Муж немедленно притягивает меня к себе, но я отступаю. Он опирается на кухонную стойку и задумчиво смотрит на меня. Кофе на плите начинает кипеть, но за секунду до этого Рубен успел выключить газ.

– Не хочу, чтобы кофе сбежал, – говорит он, многозначительно глядя на меня.

– Он все равно не был счастлив, – говорю я. – Даже если тот парень покончил с бандитским прошлым и общается с правильными людьми… он не был счастлив.

– Почему?

Я пожимаю плечами:

– Некоторые из нас постоянно все портят. Мы сами портим себе жизнь и не знаем почему.

Он достает молоко из холодильника.

– Ты же мой домашний психолог, – говорит он, неуверенно протягивая руку, но я отодвигаюсь.

Рубен иногда меня так поддразнивает – психологом. Это одно из моих прозвищ.

Он смотрит на меня, и в глазах читается вопрос.

– Ты в порядке? Голос какой-то грустный. Ты же ничего не испортила.

– В порядке, – говорю хрипло.

– Ты странно держишь руку. Ушиблась?

Вот действительно подходящий момент, а то я все откладываю и откладываю. Сейчас уже нет оправданий. Все сроки уже вышли, а ничего не сделано – реальность моей жизни.

Рубен садится за барную стойку, которая отделяет кухню от гостиной, поворачивается к телевизору, пьет кофе и включает новости на «Би-Би-Си». Он всегда так делает, хотя новости его и раздражают.

Я открываю рот и думаю, что будет просто, это всего лишь слова.

Рот остается открытым, как будто я жду чего-то. Жду, когда почувствую себя готовой, когда буду уверенной. Я никогда ни в чем не уверена, легче ничего не делать. Смотрю в окно на дворик Эдит, а потом опять на Рубена. И на экран телевизора. Диктор читает один за другим анонсы новостей:

Депутат от Суррея замешан в скандале с растратой

Врач, случайно оказавшийся рядом, помог родиться ребенку в магазине одежды в центре Лондона

Как Лондон справляется с проблемой растущего миграционного кризиса?

Поворачиваюсь к Рубену, и тут слышу последний заголовок. Я как будто ждала его, предчувствовала.

Нападение у канала в Лондоне

Я заранее знаю, что сейчас скажут. Знаю из-за какого-то предчувствия. Непроизвольно хватаюсь за стойку, впиваясь в нее ногтями.

Новости продолжаются, возвращаясь к подробностям первой истории. Какой-то политик мошенничает с деньгами, но мне это абсолютно безразлично.

«Нападение у канала в Лондоне». Повторяю про себя снова и снова.

Тело пронзают судороги, будто схватки при родах. Сначала сжимает сердце, потом ощущение спускается в руки и ноги. На вопрос Рубена про руку я не отвечаю.

Он смотрит новости.

– Нами управляют коррумпированные люди, и никого это не волнует. И как я должен учить детей не врать и не обманывать, когда это делают люди, управляющие страной? Насколько сложно дойти до простой мысли вроде: «Я теперь депутат, и мне не стоит мухлевать с деньгами»?

Это одна из немногих тем, на которые он высказывается, даже на вечеринках, в то время как другие гости неловко смотрят в свои стаканы. Когда Лора с ним познакомилась, она понимающе посмотрела на меня и сказала: «Нет ничего более сексуального, чем социалист».

В таких ситуациях я думаю: «Я рада, что мой муж моралист и бескомпромиссный человек, который на практике применяет то, о чем говорит, и не находит в этом ничего странного». Как-то он с уверенностью заявил, что женщины никогда не лгут о том, что их изнасиловали. Тогда все присутствовавшие в комнате замолчали.

Сейчас я не думаю вообще ни о чем, просто не могу. Мне очень жарко, и я паникую. Мне кажется, будто события той ночи написаны у меня на лице, что мои мысли материализуются прямо здесь, в нашей гостиной. Поворачиваюсь к телевизору и в напряжении смотрю.

– Вранье, – продолжает Рубен. – Никто не называет вещи своими именами. Это не скандал, связанный с расходами. Это – вранье.