Сыч - птица ночная - Лев Пучков Страница 13

— Вы холостой, живете одиноко, от вас за версту разит отсутствием женского ухода, — как-то вечером безапелляционно заявила главбух «Егора» Ольга Алексеевна Толковая. — Поедемте ко мне домой, я вас накормлю хорошим ужином. Или вы стесняетесь?

Ну что вам сказать? Я вообще-то всегда испытывал определенного рода трудности в общении с прекрасным полом — особенно на первой стадии знакомства. А Ольга Алексеевна, как я успел заметить, имела в фирме репутацию ханжи и пуританки: строгая тройка (юбка чуть выше щиколотки, блузка застегнута под горло), большущие очки с толстыми стеклами, минимум макияжа, сухой официальный тон со всеми — независимо от чинов и социометрической значимости. В свои тридцать пять она умудрялась выглядеть на все сорок и с любой стороны была похожа на завуча образцово-показательной школы. Никаких эротических флюидов, свойственных нормальным светским дамам ее возраста, она не испускала — понятия «секс» и Ольга Алексеевна Толковая (а фамилия как вам?) были сопоставимы примерно так же, как завод железобетонных конструкций и полотна Микеланджело.

Так вот, предложение это было столь неожиданно, что я растерялся и с минуту стоял в дверях (я собирался уходить домой), теребя шапку и разевая рот наподобие скумбрии.

— Испугались? — по-своему истолковала мое молчание Толковая. — А на вид вы храбрый. Да, думала я, что врут злые языки. Да, до чего же внешность бывает обманчивой! Да…

— Да нет, отчего же, — с трудом выдавил я — молчать и далее было просто неловко. — Поехали…

И мы поехали — у Толковой своя машина, симпатичный «Фольксваген-универсал». Спустя полчаса ужинали при свечах, в процессе выяснилось, что дама вот уже три месяца пребывает в состоянии развода с последним мужем (выперла за хроническое тунеядство и алкоголизм), детей не имеет. А далее… В домашней обстановке Ольга Алексеевна оказалась совсем не такой чопорной и неприступной, а после третьего бокала вина похорошела и распустилась, аки эдельвейс на заброшенном альпийском лугу. Вдобавок она оказалась первоклассным провокатором: мне было заявлено, что, приглашая малознакомого мужчину провести вечер вместе, дама ни на что такое особенное не рассчитывала. Просто ей скучно, а я выгляжу вполне одиноким и неприкаянным — вот и… А по поводу секса — боже упаси! Никакого секса ей от меня не надо. Нет, она в принципе не против — она тоже человек, но прекрасно изучила нынешнее поколение мужчин, у которых в голове только один бизнес и полное отсутствие интереса к противоположному полу. Это называется импотенция нации — совсеми вытекающими последствиями. Поэтому она не рассчитывает…

Ну, насчет импотенции она зря. Нет, живописать не стану — буду краток, приведу только отправные моменты. Я просто вынужден был реабилитировать свое несправедливо обиженное поколение — потому и преисполнился агрессии и нездорового азарта. Непосредственно после высказывания о тотальной импотенции нации я несанкционированно вошел в зону комфортабельности госпожи Толковой (а это что-то около пятидесяти сантиметров), изорвал в клочья ее трусики, той же участи подверг бюстгальтер и в течение последующих десяти минут ударно доказывал, что не такое уж мы и импотентное поколение. По окончании процедуры вечернее платье госпожи Толковой оказалось завязанным каким-то невероятным способом у нее на голове, оная же госпожа весьма натуралистично и яростно крикнула несколько раз, заполучив третий кряду оргазм, и попросила пощады — дескать, она оказалась не права и допустила в отношении моего поколения непродуманное высказывание.

А мне это мероприятие неожиданно здорово понравилось. И был я беспощаден — в течение ночи еще три раза отстаивал состоятельность своего поколения. При плотном контакте выяснилось, что у нашего главбуха все на месте. Все, что положено, — трепетно и упруго, вполне приспособлено к непрерывному эксплуатационному циклу, темпераментом главбух не обижен, и давно не видел этот главбух мужика. А еще выяснилось, что главбух замечательно пахнет, способен ворковать хрипловатым шепотом, от которого мурашки по коже идут, и заводится так, что при вхождении в заключительную фазу производства начинает ругаться матом, царапать спину партнеру и подвывать наподобие уссурийского тигренка. Ну — это уже детали, это уже лишнее…

В общем, стали мы с Ольгой Алексеевной тайно общаться. Толковая не пожелала придать огласке наши отношения, хотя причин тому я не видел: мы оба были холосты, независимы и не принадлежали к той категории граждан, которым необходимо скрывать от всего мира наличие секспартнера. В офисе Ольга делала вид, что едва меня терпит, и категорически пресекала любые поползновения к внеплановым ласкам на рабочем месте — даже если была стопроцентная гарантия, что никто этого не заметит. Как-то в обеденный перерыв я, будучи обуян нештатным приступом похоти, попытался на скорую руку подвергнуть главбуха интиму: тихо просочился в кабинет, закрыл дверь на щеколду, молодецки сграбастал хозяйку кабинета в охапку и водрузил на стол ее аппетитную попу-и уже пристроился было урчать, пуская слюни от вожделения, как вдруг… Нет, тот трехкилограммовый гроссбух оказался на столе не случайно — он там всегда лежал. Я просто не обратил на него внимания. Короче, получил гроссбухом по черепу, получил коленкой в промежность, предупреждение получил — последнее китайское, как водится, и на неделю лишен был секспайка. Отлучили от плоти нежной — без права на апелляцию.

Вот так мы и жили: днем официальная физиономия, очки, презрительные взгляды, а вечером — украдкой, урывками, не системно, — розы и шампанское, интимный полумрак в наглухо зашторенной комнате и предвкушение экстатического восторга сопрягающихся тел и душ на фоне нахального полового разбойника Хулио Иглесиаса. Романтика! Позже, когда наши отношения приобрели более плавный характер, я оглянулся и в смущении почесал затылок. Интересная картина вырисовывалась. Получалось, что те немногочисленные дамы, которые в течение двух последних лет имели неосторожность связать со мной свою судьбу, в той или иной степени страдали шпиономанией. Всем им хотелось чего-то такого загадочного и таинственного — и чтобы непременно эксклюзивного плана, не как у всех. Одна француженка, например, на верхней фазе плотского восторга исступленно причитала, что обожает совокупляться со шпионом, — и, насколько я разбираюсь в таких вопросах, это было вполне искреннее проявление чувств, так сказать, истина в первой инстанции. И что характерно — я за ними не бегал, не лез из кожи вон, чтобы понравиться. У меня вообще определенные проблемы в отношениях с дамами — я страшно стеснительный в первой стадии ухаживания, когда потом разгоряченных тел и свежим эякулятом еще не пахнет, а необходимо подать себя. Проявить как всесторонне развитую личность, а не набор гормонов. Иными словами, эти дамы сами меня выбирали. Как будто женская интуиция подсказывала им, что я не просто средних кондиций мужичонка, в меру симпатичный и ничем внешне не примечательный, а патологический пес войны, негодный к мирному существованию и не способный долго жить среди нормальных людей…

Со временем жизнь моя, как мне показалось, выровнялась и вошла в колею. К Вовке я относился, как к младшему брату — взбалмошному, одаренному и совершенно беспомощному ребенку своей эпохи, который не может обойтись без моего участия во всех своих делах. В коллективе «Егора» я быстро занял свою нишу — там работали неплохие ребята, по большей части молодые и мало испорченные нашей эпохой тотального хапужничества, индивида оценивали по степени симпатичности физиономии и деловым качествам, так что для меня не составило особого труда всем понравиться и приглянуться. На первых порах, правда, не обошлось без нюансов: секретарша Пошехонского Аленка, движимая противоречивыми чувствами, не совсем правильно определила мою сексориентацию и не преминула поделиться своими наблюдениями со всеми окружающими. Нет, злоязычие не являлось неотъемлемой чертой этого белобрысого симпатичного длинноногого создания двадцати четырех лет от роду, отягощенного великолепной косой, большущими синими глазами и красивыми пухлыми губками, вызывающими стабильный приступ эрекции у гетероориентированных посетителей головного офиса «Егора». Просто вышло маленькое недоразумение.