Фальшивая Венера - Майкл Грубер Страница 13

Итак, подруга беременна, и мы отправляемся в Уилмингтон в гости к ее родителям. Макс, папаша, оказывается большим, жизнерадостным куском мяса; Надин, мамаша, — слегка увядшая красавица Юга. Я чувствую, что они не рады улову, но покоряются судьбе: так хочет наша девочка. Макс отводит меня в сторону и спрашивает, как я собираюсь обеспечивать Сюзанне такую жизнь, к которой она привыкла, а я отвечаю, что намерен зарабатывать в качестве художника, и он говорит: «Что ж, удачи тебе, сынок, надеюсь, ты будешь иметь коммерческий успех, потому что ты покупаешь товар, дорогой в обслуживании, и пусть тебя не вводит в заблуждение богемный стиль».

Так или иначе, мы поженились и стали жить на верхнем этаже фабрики вместе с малышом, которого назвали Тоби. Правда в том, что нам с Сюзанной следовало ограничиться тремя жаркими неделями в испанской гостинице, а не связывать друг друга десятилетним браком, хотя на чувстве вины можно выстроить грандиозные планы. «Все будет замечательно, — думал я, — не так, как у моих родителей, и не так, как у родителей Сюзанны, и мы оба будем художниками». Это казалось настоящим фундаментом — совместная жизнь в искусстве. Но вскоре выяснилось, что по какой-то причине я не стал модным молодым художником, а Сюзанна не стала популярной певицей и композитором десятилетия. Самое смешное, что, несмотря на нашу обоюдную посредственность, какое-то время нам удавалось зашибать чертовски неплохие деньги, и это, как нередко бывает, несколько смягчило боль. Я едва успевал выполнять заказы на рекламу, а одна из песен Сюзанны в исполнении тогдашней знаменитости попала в список сорока самых популярных песен Штатов. Ужасная песня, я до сих пор время от времени слышу ее на радиостанциях для тех, кому за сорок; все песни Сюзанны убаюкивающие, немного глупые, звенящие, но внутри пустые, их ни за что не спутаешь с Джони Митчелл, Нилом Янгом и тому подобными, — как и мои картины, к сожалению.

Затем Сюзанна сказала, что не может воспитывать ребенка в убогой квартире в Сохо, и мы купили загородный дом с четырьмя спальнями в Найаке, на участке в три с половиной акра, с сараем. Одному богу известно, сколько он стоит сейчас, но тогда такие здоровенные дома продавались по полторы-две сотни, что казалось огромными деньгами. Поэтому я стал уезжать на всю неделю работать в город, так что, наверное, мне следовало завести любовницу — я был богат, жил в Нью-Йорке и эпоха была самая подходящая, — но я так ее и не завел, даже не предпринимал попыток; вероятно, снова чувство вины… или еще один пример глупости. Марк в это время буквально жег простыни, и он не раз приглашал меня отправиться с ним в центр, побродить по «мясным рядам», но нет, в этом отношении я был полной противоположностью своему папаше. Я был похож на мать. Мне потребовалось несколько лет, чтобы узнать, чем занималась Сюзанна; я был уверен, что у нас идеальный брак, до тех пор пока она однажды не выпила больше обычного и не выложила список всех своих хахалей.

Примерно тогда же она забросила музыку, решив, что глина привлекает ее больше; затем оформление книг, затем видео, затем снова глина, уже на более высоком уровне, еще она написала одну пьесу, несколько киносценариев… Широкий художественный кругозор у моей Сюзи, нигде ничего определенного, только отчаянное желание обратить на себя внимание.

Точнее, это я так думаю, однако я не имею ни малейшего понятия, кто она такая. «Опоздавший на небо» — песня Джексона Брауна того периода, когда мы считали, что в рок-лирике спрятан ключ ко всем тайнам; я до сих пор вспоминаю Сюзанну, когда эту песню крутят на какой-нибудь ретростанции. Вынужден сказать, что не могу взять на себя ответственность за развалившийся первый брак. Не по мне быть покладистым мужем. По-видимому, я слишком долго смотрел в другую сторону, как это бывает в запутанных рассказах Чивера, [35]но Сюзанна таскала в наш дом, в нашу постель самых разных типов: каких-то барменов, бродяг, богемных пустоцветов, проходимцев на ржавых пикапах. Я возвращался домой в пятницу после недели в городе, и за моим столом сидел какой-нибудь тощий козел с щербатой ухмылкой, ее новый дружок, и пил мое виски, а один раз я просто не вернулся, и на том все кончилось. Наверное, мой первый брак был основан на тайной сделке: я буду заботиться о Сюзанне, а она будет делать все, что ей вздумается, и я всегда буду рядом, когда ей надоест это делать. Но я больше не мог так продолжать, и причина, должен признаться, в том, что мне не было никакого дела до того, что она творила. Вот печальная правда: только великие художники живут по особым правилам, а посредственностям приходится жить, как всем, или соглашаться с тем, что они жалки.

Что касается Тоби, теперь остается лишь беспомощное сожаление, хотя с чего бы мне сожалеть о человеке, который преуспел в жизни больше своего отца: столп общества и церкви, трое очаровательных детей, с которыми он меня так и не познакомил, — впрочем, не думаю, что я этого хочу. Поразительно, что, как только Тоби стал чувствовать себя личностью, он начисто отверг все, чем я был: он умышленно ломал цветные карандаши, оставлял под дождем дорогую бумагу для рисования и портил качественные немецкие фломастеры, которые я ему покупал, а в довершение привязался к моему первому тестю.

А Макс просто принял его и воспитал в соответствии со своими строгими принципами, что совсем не нравилось Сюзанне, однако пошло впрок ее сыну; в старших классах школы парень стал заниматься футболом, затем поступил в Пердью, [36]как и его дед, и был там звездой, а теперь он инженер, и точка. Каждый год я получаю на Рождество открытку и фотографию очаровательного семейства: группа каких-то милых незнакомцев.

Итак, обратно к прекрасному одиночеству, до тех пор пока я не познакомился с Лоттой. Мы поженились, у нас родились Мило и Роза, а затем мы разошлись. Какое-то время мне казалось, что Лотта меня спасет, потому что я мог говорить с ней так, как никогда не мог говорить с Сюзанной, и я полагал, что смогу сохранить в ней подлинного Чаза, как в вечном зеркале. У нее была компьютерная память, она никогда ничего не забывала: ни разговоры, ни сны, ни мои многочисленные ляпы, — и если задуматься, то это ужасно раздражает, нельзя так поступать с другим человеком, как бы сильно он тебя ни любил. Свое истинное «я» ничем не заменить. Диктуя это послание, копаясь в том, что осталось от моих воспоминаний после всех тех наркотиков, которыми я набил свой организм, пока был с Лоттой, и после того, что случилось с Зубкоффом, я должен признаться, чем я ее доконал. В сущности, я вошел, насвистывая, в гробницу своего отца, хотя и клялся, что никогда этого не сделаю, и это ее сломало. Яд просочился в нее, как он просочился в мою мать. Полагаю, вот почему Лотта, самый честный и порядочный человек из всех, кого я когда-либо встречал, в конце концов предала меня. И она имела на то полное право.

На самом деле я так и не понял, чего хотела от меня Лотта. Самовыражения? Не думаю, что дело было только в этом. Я постоянно рисовал для нее, если угодно, чистое самовыражение, но то лучшее, что я сделал для нее за все время, пока мы были женаты, ввергло ее в ужасное настроение. Это было на пятую годовщину свадьбы, мы перед тем пару недель ссорились и мирились, и я решил ради разнообразия сделать что-нибудь необычное. А ссорились мы по поводу этой чертовой обложки для журнала «Нью-Йорк», посвященной очередному браку Рудольфа Джулиани, [37]в данном случае с Джудит Натан.