Реальный мир - Нацуо Кирино Страница 13

– Устал?

– Угу, – по-детски ответил он.

– Посылать эсэмэски по мобильному очень удобно, правда?

Он мне сказал еще раньше, что у него прежде не было мобильника.

– Да, действительно удобно, – согласился он и замолчал. Затем продолжил: – Однако это старая модель, и по ней можно послать за один раз только сто двадцать восемь слов.

– Так оно и есть. Поэтому она и дешевая, – с раздражением ответила я, но Червяк, похоже, не обратил внимания на тон моего голоса.

– Нет-нет, мобильник хорош. К тому же, кроме тебя, мне больше некому посылать сообщения.

– А ты, наверное, и с Кирарин разговаривал?

– А это кто?

– Моя подруга. Бедовая девочка.

Но Червяк не проявил к этой теме особого интереса.

– Я тоже совсем изможденная. Доехать до Татикава и обратно – то еще счастье…

Я доехала до Татикава, чтобы встретиться с Червяком, и затем крутила педали до дома Тоси в Сугинами. Покрыла невероятное расстояние! Я сказала это с сарказмом, но Червяк никак не прореагировал, а вместо этого неожиданно спросил:

– Послушай, почему ты разговариваешь, как парень? И вчера по телефону мне это показалось странным. А когда сегодня тебя встретил, то ты оказалась привлекательной девушкой, хотя и одеваешься, как парень. К чему бы это?

Это было настолько неожиданно, что я не знала, как ответить. Почему так, я никогда не задумывалась. В школе шутили, что я веду себя, как мальчишка, и то, что началось как шутка, стало вдруг серьезным. В качестве личного местоимения «я» вместо женского «атаси» я часто употребляю грубое мужское «орэ». То же делают Дамер и Боку-тян, и у них это выглядит вполне естественно. Когда я о чем-то про себя думаю или чувствую, то у меня все еще всплывает «атаси», но, видимо, придет время, когда оно тоже изменится на «орэ».

Слова Червяка напомнили мне о том происшествии, когда трансвестит схватил меня за грудь, грубо оскорбил и поколотил. Я почувствовала, как исчезает возникшее было в глубине души чувство солидарности к Червяку. В конечном счете, он ведь мужчина, который ненавидит и презирает женщин, пытающихся принять мужской облик! Для меня он скорее враг. Я угрюмо замолчала, а Червяк продолжал болтать:

– Тут, в магазине, я только что прочитал о себе в вечерней газете. Хотел узнать, что обо мне пишут. Ну и ну! Полная потеря реальности. Все как во сне. Затем, подняв голову, я увидел над кассой телик. На экране был изображен мой дом, и репортер нес всякую чушь. «Похоже, что-то зловещее кроется в этом жилом квартале. Что случилось с исчезнувшим юношей? Та же зловещая сила, видимо, поселилась в потемках души этого юноши». Странное испытываешь чувство…

– Послушай, а ты бы хотел вернуться в реальный мир?

– Не могу, – холодно ответил Червяк. – Теперь это уже не моя реальность.

– В таком случае не ты ли сам ее создал?

Я была раздражена. Мои собственные проблемы, такие, как смерть матери и мое лесбиянство, от которых я страдала куда больше, чем другие, возникли не по моей вине. А этот парень, убив свою мать, только вчера своими руками создал эту новую реальность!

– Не знаю.

Как и при встрече, Червяк избегал говорить на эту тему.

– Быстрее разберись в этом и расскажи мне.

– Это еще что?! Почему я должен рассказывать другим о таких личных вещах?

– Я хочу услышать.

– Зачем это?

– Потому что хочу проверить: могла ли я убить, оказавшись на твоем месте?

Червяк замолчал, и надолго.

Я посмотрела в окно, на котором не была задернута штора. В нем отображалось мое пустое лицо с прижатым к уху мобильником. На стекле не было ни одной царапины.

Червяк впервые позвонил на мой мобильник вечером после ужина, как раз, когда у меня с отцом была в самом разгаре словесная перепалка. Отец настолько вышел из себя, что даже лишился дара речи! И все из-за того, что я ему сказала, что не буду сдавать вступительные экзамены в университет.

– И кем же ты собираешься стать?

Кем стать? Знаю ли это я сама?

Если требуется ответить прямо сейчас, то могу только сказать, что буду стоять за прилавком в «Беттине» или пойду учиться на хостес. Но, услышав это, отец определенно разрыдается. Отцу нравится работать в массмедиа, но при этом он до нетерпимости консервативен. Примитивный и неинтересный человек.

– Каким-нибудь ныне модным Винни-Пухом?! Брось эти шутки! – горячился отец. – Сперва, может, тебе и будет хорошо, а что потом? Перестань вести себя, как ребенок.

Но я и не вела себя, как ребенок.

Я просто не знала, что мне делать. В старших классах школы я все яснее осознавала свою сексуальную ориентацию, и все ближе приближалось время, когда мне надо будет сделать выбор: продолжать жить, обманывая окружающих, или открыться всему миру. Пока я еще не могла принять решение, и у меня не было ни сил, ни времени думать об учебе в университете.

В те дни я даже несколько раз порадовалась, что мамы уже нет в живых.

Я молчала, и отец начал читать свои нравоучения. Бабушка принесла очищенные персики и потихоньку ретировалась в свою комнату. Я заметила, что отец выбирает слова, понимая, что дед и бабушка могут подслушивать.

– Ты будешь сожалеть, что не поступила в университет! Я в этом уверен, потому что знаю многих таких молодых людей. Только встав взрослыми и выйдя в мир, они поняли, в каких благоприятных условиях росли, и потом сожалели, что упустили свой шанс. То же случилось и с моей помощницей. Она сказала, что не знает, почему не поступила на факультет фотографии Японской академии искусств. Она провалилась на вступительных экзаменах и больше не стала поступать. Но тем не менее она бросила вызов судьбе и устроилась на работу, чтобы заниматься любимым делом – фотографией. Я ею восхищаюсь, так как она сама выбрала свой жизненный путь. А ты даже этого не можешь. Ты не знаешь мира, а когда выйдешь в него, то разочаруешься. Но тогда будет уже поздно!

Нет, не поздно, ибо я уже давно вышла в мир…

Но это не тот мир, о котором говорил отец, это мир эмоций.

Я бы хотела сказать об этом, но для этого должна была бы открыться, что я лесбиянка. На это у меня не было мужества. Поэтому все, что я могла сделать, – надуться и принять недовольный вид.

– Во всяком случае, ты ведь любила искусство, может, тебе следует продолжить его изучать?

– Наверное, уже поздно.

Эти слова были своего рода компромиссом и могли отсрочить принятие окончательного решения.

Но я ненавидела себя за это.

Лицо отца неожиданно просветлело:

– Совсем не поздно. Ты можешь пойти в подготовительную школу. Я узнаю, куда лучше всего.