Женщина справа - Валентен Мюссо Страница 13

В гостиной на дубовом столе в беспорядке стояли корзинки с выпечкой и кофейник.

– Берите, что понравится.

Я налил себе кофе. Харрис заметил у меня в руке молескин [24].

– Ну как, сделали заметки?

В его голосе звучали нотки упрека, но я не позволил его маленьким хитростям сбить себя с толку.

– Хорошие идеи имеют свойство быстро улетучиваться, – иронично заметил я.

Похоже, мое замечание его совсем не позабавило.

Он сделал мне знак присаживаться, а затем, не прерывая, слушал. В течение примерно десяти минут я излагал ему слабые места и успехи романа с точки зрения сценариста. Я пытался быть блестящим, язвительным, строить аналогии между взглядом фотографа и кинематографиста, что дает хорошую возможность использовать прием «картина в картине». На самом деле я прекрасно осознавал, что прежде всего хочу произвести на него впечатление. Иногда – впрочем, редко – он кивком выражал свое согласие. Зато, как я видел, его лицо закрывалось, когда я высказывал слишком определенные предложения, относящиеся к постановке, или я безапелляционно отбрасывал маловероятное развитие интриги. Однако я знал, каким образом действует этот режиссер. Правдоподобие в его фильмах никогда не имело решающего значения. От своих сценаристов он ожидал лишь сырого материала, который воспроизводил как есть, не заботясь ни о реализме, ни о четкой структуре.

Когда я закончил, он в течение нескольких секунд измерял меня взглядом. Я готовился к тому, что придется ответить на целую кучу возражений, будто на устном экзамене, но Харрис изобразил немного усталое выражение лица.

– С адвокатами я свяжусь по телефону. Контракт будет готов на следующей неделе. Это первое предложение… если сумма вас не устроит, мы, конечно, можем это еще раз обсудить.

Если бы я вел свои дела более жестко, деньги были бы наименьшей из моих забот. Договорные обязательства беспокоили меня, мне очень хотелось как можно скорее связаться с Катбертом и рассказать ему обо всем. Но Харрис не оставил мне времени. Совершенно неожиданно он поднялся и смущенно посмотрел на меня.

– А сейчас оставим все это. Мне хотелось бы вам кое-что показать.

Больше он не произнес ни одного слова, мне только и оставалось, что последовать за ним. Мы вошли в длинный пустой коридор за гостиной, спустились по винтовой лестнице, снова прошли по обветшалому сырому коридору до железной двери. Пока что я был в замешательстве. Харрис провел меня в комнату: новенький, с иголочки, кинозал, где перед довольно большим экраном стояло десятка два красных бархатных кресел.

– Устраивайтесь.

Сказав это, он сразу же исчез, чтобы направиться, как я сразу понял, в проекционную. Перед мои приездом Харрис все заранее приготовил: прошло не больше нескольких секунд, свет погас и зажегся экран. Я не знал, чего ожидать. Харрис желает меня вознаградить, устроив частный просмотр одного из своих фильмов? Учитывая, кто он такой, предположение было правдоподобным. Я бросал вокруг обеспокоенные взгляды, как если бы ассистентка тайком следила за моей реакцией.

И тогда на экране появилась она.

Элизабет. Моя мать.

Она сидела на тахте с чуть изогнутыми ножками, в богатом интерьере 50-х. На заднем плане можно было разглядеть мужчину лет сорока, стоящего в дверном проеме гостиной: Денис Моррисон, актер, игравший в «Покинутой» роль ее мужа. Эти двое ни разу не посмотрели друг на друга. Моя мать сидела, опустив глаза в книгу, повернувшись лицом к камере.

– Ты поздно.

– Сколько времени?

– Больше двух часов.

– Я был в клубе с Тедом.

– Вечер хорошо прошел?

– О, как всегда… Выпили по несколько стаканов, обсудили и все, и ничего. Я и не заметил, как прошло время. Ты же знаешь Теда…

– …

– Я думал, что ты уже ляжешь спать.

– Мне не удалось уснуть.

– Снова бессонница?

– Ожидая тебя, я немного почитала.

– Одна из твоих любовных историй?

– Да, любовная история, которая плохо заканчивается.

Остального диалога я не расслышал. В ушах у меня гудело. В этой чистенькой гостиной, в обмене репликами, полными подтекстов, чувствовалось что-то буквально удушающее. Мои глаза были прикованы к лицу матери. Серьезное замкнутое лицо, на котором отражалась вся грусть и все унижение обманутой женщины. Такого выражения лица я никогда не видел у нее в фильмах, где она снималась только ради заработка.

Сцена длилась две или три минуты – я совершенно потерял чувство времени. Именно на съемках «Покинутой» Харрис сделал неподвижные крупные планы одной из отличительных деталей киноэстетики: он без колебаний повторял их десятки раз, доводя актеров до полного истощения сил. Сколько дублей понадобилось, чтобы снять эту сцену? Десять? Двадцать? Возможно, и больше.

Моя мать исчезла с экрана. Свет снова зажегся. По моему лбу стекала капля пота, делящая его на две части. Я был не в состоянии сформулировать ни одной связной мысли.

Дверь снова открылась, и вошел режиссер, на лице которого не было никаких эмоций. Мое оцепенение уступило место гневу. У меня было ощущение, что меня предали. Все, что рассказывали о Харрисе, оказалось верным: что он получает удовольствие, манипулируя другими людьми, подчиняя их себе, контролируя ситуацию. Почти против моей воли изо рта у меня выскочило:

– Черт вас побери! Что за игру вы затеяли?

– Не понимаю… Я думал доставить вам радость.

Его фальшивое простодушие окончательно заставило меня сорваться со всех крючков:

– Не понимаете? Со вчерашнего дня вы ни одним словом не намекнули на мою мать, а теперь, даже не предупредив, суете в лицо ее образ. И что вы себе воображаете? Что я сейчас пущу скупую мужскую слезу и рассыплюсь в благодарностях за минуту ностальгии, так, что ли? У вас такой пунктик?

На этот раз Харрис казался не на шутку растерянным. Кто за всю его жизнь когда-либо осмеливался говорить с ним в таком тоне? Вероятнее всего, никто. Или те, кто так поступал, подлежали увольнению – окончательно и бесповоротно. Но мне терять было нечего. Этот частный кинопоказ послужил мне доказательством, что все, начиная с телефонного звонка Кроуфорда, было всего лишь театральной постановкой. Без сомнения, я тотчас бы покинул этот дом, если бы Харрис вдруг не принял бы огорченный вид, немного успокоивший меня.

– Это было глупой идеей, – прошептал он. – Мне следовало бы послушать Сэмюэля… Пожалуйста, давайте снова поднимемся в гостиную. Думаю, мы с вами должны поговорить.

И на что же он намекал? В чем был интерес Кроуфорда в этом деле?

Выйдя из кинозала, мы не обменялись даже парой слов, пока снова не оказались в гостиной.