Мертвая хватка - Харлан Кобен Страница 14

Бетси смахнула слезы. Пыталась сфокусировать внимание на снимках, где сын был еще жив.

И тут вдруг увидела фото, которое перевернуло все.

Сердце у Бетси замерло.

Снимок промелькнул и исчез. На него поспешно наслаивались другие. Она прижала руку к груди, пыталась сосредоточиться. Снимок… Как же вернуть теперь этот снимок?

Она зажмурилась. Старалась сообразить.

«Так, прежде всего надо выключить. Это всего лишь часть шоу из слайдов. Оно повторится. Просто надо подождать. Но как долго придется ждать, прежде чем нужное фото появится снова? А потом что? Промелькнет на секунду и исчезнет? А его необходимо рассмотреть. Можно ли остановить изображение, когда снимок вернется? Должен быть способ».

Она следила, как мелькают фотографии, совсем не те, что нужно. Она хотела вернуть тот снимок. Тот, с перебинтованным запястьем.

Бетси пыталась вспомнить групповой снимок в седьмом классе, потому что потом заметила нечто странное. Вроде бы Спенсер носил эластичный бинт? Да, точно. Это и удивило.

Потому что в день самоубийства Спенсера случилось нечто похожее. Он упал и растянул запястье. Она предложила перебинтовать, как тогда, в седьмом классе. Но Спенсер попросил купить специальный нарукавник. Она купила. И он носил его в тот день, когда умер.

В первый и, как позже выяснилось, последний раз.

Бетси щелкнула кнопкой. Вернулась к страничке слайдов. Компьютер потребовал ввести пароль. Наверное, пароль придумал кто-то из детей. Значит, он не должен быть слишком сложным, верно? Это ведь просто для того, чтобы твои соученики могли использовать сайт для просмотра снимков. Так что это должно быть простое слово.

Она напечатала: «СПЕНСЕР». Потом нажала на кнопку «Ввод». Сработало!

На мониторе вновь стали возникать снимки. Согласно статистическим данным, здесь их было сто двадцать семь. И она довольно быстро нашла то, что искала. Рука так дрожала, что с трудом удалось навести курсор на изображение. Навела и щелкнула мышкой.

Фотография увеличилась. Бетси не сводила с нее глаз.

Спенсер улыбался, но как-то очень грустно. Такой улыбки у него она прежде не замечала. И еще он вспотел: лоб, лицо отливали нездоровым блеском. Точно пьяный или избитый. На нем была черная футболка, та самая, в которой его нашли. Глаза красные — от алкоголя или таблеток. Ну и еще, конечно, от вспышки камеры. У Спенсера были такие красивые голубые глаза. А при вспышке фотоаппарата в них появлялся отблеск, и он становился похож на дьявола.

Находился он на улице и, судя по освещению, снимок сделали вечером. Тем самым вечером.

В одной руке Спенсер держал банку с напитком, и на этой же руке был нарукавник.

Бетси застыла. Существовало одно-единственное объяснение. Снимок был сделан в тот день, когда Спенсер умер.

Она всматривалась в фотографию, видела на заднем плане прохожих, а потом вдруг поняла: в день своей смерти Спенсер был не один.

Последние лет десять Майк привык просыпаться по будням в пять утра. Так было и сегодня. Собрался и выехал из дома. По мосту имени Джорджа Вашингтона въехал в Нью-Йорк и прибыл в Центр трансплантологии ровно в семь утра.

Надел белый халат и совершил обход пациентов. Были времена, когда этот процесс грозил перерасти в рутинное занятие, но Майк выработал привычку все время напоминать себе, как важно это для больного, находящегося в постели. Человек в больнице. Он чувствует себя ужасно уязвимым. Он болен, он боится и понимает, что может умереть. Единственной преградой между ним и страданием, между жизнью и смертью становится врач.

Как тут не почувствовать себя немножко Богом?

Более того, порой Майку казалось, что иметь комплекс всемогущества даже полезно. Ты так много значишь для пациента. И вести себя надо соответственно.

Есть врачи, пренебрегающие этим. Были времена, когда и Майку хотелось принадлежать к их числу. Но истина заключалась в том, что если ты отдаешь всего себя, на одного больного уходит минута или две, не больше. И вот он слушал их, держал за руку или оставался в отдалении, если требовали обстоятельства, в зависимости от пациента и его состояния.

В кабинет он зашел ровно в девять. Первого пациента уже привезли. Люсиль, старшая медсестра, занималась их подготовкой. Это даст Майку минут десять — просмотреть карты, результаты вчерашних вечерних анализов. Он вспомнил своих соседей и стал искать результаты анализов Лоримана в компьютере.

Но там ничего не было.

«Странно», — подумал он.

И тут Майк заметил узкую розовую полоску бумаги. Кто-то подсунул записку ему под телефон.

Надо повидаться. Айлин.

Айлин Гольдфарб была его партнером, практикующим хирургом, главой отделения трансплантологии Нью-йоркского пресвитерианского госпиталя. На работе они встречались в хирургическом отделении, а теперь и жили в одном городе. Майк считал, что они с Айлин друзья, хоть и не близкие, и это только на пользу совместной работе. Жили они в двух километрах друг от друга, дети посещали одну школу, но общих интересов, помимо работы, не наблюдалось. Они не видели необходимости в более тесном общении, зато в их отношениях нашлось место полному доверию и уважению.

Хотите испытать вашего друга врача, исходя из его рекомендаций? Тогда спросите: «Если твой ребенок заболеет, к какому врачу ты его направишь?» Ответом Майка всегда было: «К Айлин Гольдфарб». Это служило свидетельством ее высочайшей компетенции.

Он зашагал по коридору, бесшумно ступая по серому покрытию. Белые стены украшали рисунки и гравюры, простые, приятные глазу и не отмеченные сколько-нибудь яркой или агрессивной индивидуальностью, характерной для отелей средней руки. Ему и Айлин хотелось, чтобы больничная обстановка словно нашептывала: «Все для пациентов, все только для них».

Кабинеты украшали только профессиональные дипломы и изречения, призванные успокоить больного. В них не было ничего личностного — ни подставки для карандашей, изготовленной ребенком на день рождения, ни семейных фотографий, ничего подобного. Ведь дети часто приезжали сюда умирать. Кому захочется видеть при этом счастливые улыбающиеся мордашки других, здоровых детей?

— Привет, доктор Майк.

Он обернулся. Это Хэл Гольдфарб, сын Айлин. Скоро должен окончить школу, на два года старше Адама. Давно решил поступать в Принстон на медицинский факультет. И получил разрешение в школе три раза в неделю по утрам проходить практику в больнице.

— Привет, Хэл. Как дела в школе?

Паренек широко улыбнулся:

— Дела идут, контора пишет.

— Легко говорить, когда у тебя, старшеклассника, подготовительное отделение, можно считать, в кармане.

— Вы меня правильно поняли.

На Хэле были брюки цвета хаки и голубая рубашка, и Майк не мог не отметить разительного контраста с черной одеждой Адама. Он даже испытал нечто похожее на зависть. Словно прочитав его мысли, Хэл спросил: