Бангкок - темная зона - Джон Бердетт Страница 14

Пока Нонг говорила, за соседним столиком раздавались взрывы дикого хохота. Американка смотрела в тарелку с устрицами.

— И что, подобные разговоры за ужином обычное явление?

Нонг, Чанья и я улыбнулись.

— Большинство из нас крестьяне, дети земли, — объяснил я.

Но тут заговорил австралиец, и мы все опустили глаза.

— Соня, я бы не прочь узнать, что обсуждают твои родные, — с оттенком грусти сказал он.

Девушка не знала европейского этикета и перевела все дословно. Она говорила на правильном, но каком-то ходульном английском. Мужчина на мгновение побелел, допил пиво и заказал еще. Я оценил его способность приходить в себя, когда он заговорил опять.

— В Квинсленде ты будешь иметь успех. Огромный успех. Видела когда-нибудь соревнования по швырянию карликов?

Он объяснил, в чем суть забавы. Соня вся светилась, когда переводила его слова родным. Те слушали, широко раскрыв глаза, а затем забросали ее десятками вопросов. Она переводила их на английский. Карликам платят? Сколько? Какого роста надо быть, чтобы принять участие в игре? Старший брат моей тетки не выше полутора метров. Он подойдет? На соревнованиях делаются ставки? Если едешь принимать участие в швырянии карликов, это упрощает выдачу визы?

До этого родственникам Сони было скучно с австралийцем, но теперь они сразу встряхнулись. Довольный, что наконец нашлась заинтересовавшая их тема (до этого чего он только не перепробовал: подоходный налог, мировую экономику, уровень жизни, свою новую «тойоту» четыре на четыре, свой огромный холодильник, социальное и медицинское страхование, Ближний Восток, — и все напрасно), австралиец перешел на безыскусные истории австралийской глубинки: рассказал, как ловить кенгуру, вспомнил байки о людоедах и живописал, какие раны наносят ядовитые осьминоги и медузы. Внезапно он превратился в гвоздь вечера, и родственники Сони решили впустить его в свои сердца.

— Ты уже наполовину исаанец, — похвалила Соня, и он, засветившись от радости, одним глотком опрокинул кружку пива и заказал новую. Оказывается, Таиланд не так уж и отличается от Квинсленда.

Я поднялся принести еще морепродуктов. Устрицы, рачки и креветки лежали на подносе под ледяной статуей морского конька. В огромном зале вокруг круглого центрального островка теснились нагромождения блюд китайской, тайской, итальянской, французской, ближневосточной и японской кухни. Рядом со мной наполняли свои тарелки делегаты какого-то съезда. Их сердца были отмечены большими табличками с именами, на лицах присутствовало выражение в соответствии с программным обеспечением «Хорошее поведение». В своей стерильной молчаливости они составляли особое племя, и я невольно представил, что Бангкок стоит на перекрестке космических дорог, где гости из различных галактик перемешиваются, но никогда не общаются.

Когда я вернулся с полной тарелкой суши и рачков, Кимберли принесла для Чаньи мороженое. Американка была очарована ею, почти как любовником. Я же не мог так надолго забыть о расследовании, и по совпадению (хотя это никакое не совпадение, а вмешательство из космоса), стоило мне подумать о Дамронг, как зазвонил мой мобильный телефон.

— Боюсь сказать определенно, но мне кажется, я что-то нащупал, — объявил Лек. — Должно существовать больше одной копии видеозаписи.

Мне едва удалось скрыть удовлетворение от того, что расследование может как-то двинуться вперед.

— Прошу прощения, — обратился я ко всем сидящим за столом. — Мне надо бежать.

Я вытащил портмоне, чтобы расплатиться, но моя мать остановила меня, сказав, что отнесет расходы за ужин в статью деловых развлечений «Клуба пожилых».

Я взглянул, какое при этих словах станет выражение лица агента ФБР — ведь ее угощали за счет доходов от проституции. Но она получала такое удовольствие от еды, что не связала одно с другим.

Чтобы перейти улицу, я воспользовался мостом наземной дороги, затем спустился на эскалаторе в новое метро на Асок. Линия была открыта два года назад и до сих пор выглядела новенькой. Вышел я на «Клонг-Тоей», где ждал меня Лек.

— Не поверишь, — сказал он одновременно взволнованно и осторожно. — Может, все обернется пшиком, но по клубам пополз слух, будто есть видеозапись реального убийства, где действуют мужчина в маске и тайская проститутка. Я проследил этот слух до одного трансвестита, который прославился на всю Четвертую сой, потому что у него любовник из высшего общества.

Стихийное поселение в «Клонг-Тоей», наверное, самое большое и в каком-то смысле самое аккуратное. Хижины одного размера и одинаковой высоты, проезды между ними содержатся безупречно, в истинно тайском духе. Разумеется, встречается и много отменной убогости, если вы склонны ее замечать. Но обычно с жизнью в почти бесплатном доме мирятся те, кто хочет получить образование, или профессионалки, чей век активной работы подходит к концу, или наркоманы, предпочитающие реальности дурь, или люди, которым ненавистна работа.

Леку уже приходилось здесь бывать, и он вел меня по тропинке вдоль железной дороги и бесконечной вереницы деревянных развалюх справа. Нам то и дело попадались шелудивые собаки, застенчивые коты, голые дети, которых купали в бочках из-под нефтепродуктов, подростки с оранжевыми и зелеными волосами и целые семьи, собравшиеся вместе поужинать по вечерней прохладе.

— Он художник, — объяснил Лек. — Поэтому его любит важный человек. Как-то я здесь был на вечеринке. Если честно, он абсолютный бан-нок, еще хуже меня, но в нем есть художественная жилка и поэтому ему удается обзаводиться клиентами высшего класса.

— «Бан-нок» можно грубо перевести как «деревенщина», но по-тайски это звучит намного оскорбительнее. Мы остановились перед дверью, на которой был нарисован великолепный, красный по черному фону, дракон.

— Взгляни, — кивнул Лек, — сразу поймешь, что я имею в виду.

Было что-то игривое в позе стоящего на задних лапах чудовища, по-женски удлиненных когтях, злой улыбке.

— Прекрасно выполнено, — похвалил я, и Лек засветился гордостью за талант трансвестита. Он постучал в дверь.

— Пи-Оон, это я, Лек. — Ответа не последовало, и мой помощник постучал сильнее. — Он, как все художники, любит курить ганжу. Ничего другого не употребляет, как правило, даже спиртного, но может на несколько дней впасть в наркотический транс. — Леку стало неудобно передо мной, и он забарабанил решительнее. Пробормотал: — Сука ты переделанная. — Выудил из кармана мобильный телефон и заговорил на диалекте кхмерского. Со стороны казалось, что ругается рассерженная шлюха. — Я говорил ему, что приведу тебя. — Лек закрыл телефон и убрал в карман. — Совсем одурел от ганжи. — На его губах появилась словно нарисованная улыбка. — Через минуту откроет. Только чуть-чуть очухается.

В конце концов мы услышали из-за двери звук живого человека. Щелкнула пара замков, дверь приоткрылась, а затем во всей красе показался хозяин. В велосипедных шортах до колен, удивительно худой, с красными тенями вокруг глаз и губной помадой на мужском лице, с забранными на старый лад в хвостик на затылке длинными иссиня-черными волосами и с великолепной татуировкой — хризантемой, приникающей к его безволосой груди, на которой набухали две маленькие новые выпуклости. Его жесты, как водится у подобных ему, были подчеркнуто выразительны, но в них чувствовалось кое-что еще: невольно верилось, что за внешностью профессионального трансвестита таится подлинная женщина. Когда он оставлял наигранную манерность, то мог показаться поистине женственным.