Завещание Сталина - Эдуард Скобелев Страница 14

Однако выстрел исполнил своё второе назначение — положил начало красному террору как главному мотору гражданской войны и всей «социалистической революции». Отныне путь для любых убийств и насилий был открыт. { Покушение на Ленина в то время значило столько же, сколько разрушение зданий Всемирного торгового центра в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года — это событие тоже развязало руки для репрессивных действий по всему миру — Примеч. автора.

}

Тщательный разбор всех обстоятельств мог бы показать, что разные революционные партии в России обслуживали одни и те же интересы, и потому Каплан была расстреляна без суда и следствия по личному приказу одного из главных действующих лиц закулисы — Янкеля Свердлова.

Чтобы пролить свет на действия так называемых «белых», тоже обманутых жертв нерусской революции, надо было бы предварительно раскопать корни вселенского заговора против всего мира, заговора, который вдохновлялся химерами больного воображения.

Но это было уже непосильно для каждого, кто занят тяжёлым повседневным трудом…

И была ещё одна встреча со Сталиным.

Она последовала через несколько дней после первой. Видимо, вождь приглашал поодиночке каждого из тех, кто занимался важнейшими разработками оборонного характера, потому что в Москве задержали не только меня, но и Митю Н., которого я встретил в те дни на улице, зная, что он собирался как можно быстрее укатить к себе на Украину.

Теперь встреча состоялась в Кремле, но не в кабинете вождя, а в каком-то небольшом зале с высокими потолками, два окна которого упирались в глухую стену противоположного строения.

Я еле-еле дождался вечера. Смеркалось, и брался нешуточный мороз, когда я прибыл туда, куда было назначено.

От Боровицких ворот меня сопровождал в синих сумерках молоденький капитан, молчаливый и стремительный, так что я был занят в мыслях своих более всего тем, как бы поспеть за ним, не запомнив вовсе, в какое здание мы вошли и по каким переходам двигались.

У последнего поста капитан тихо представил меня генералу, плотному и тоже немногословному крепышу.

Меня ввели тотчас.

Сталин — в военной форме — сидел на диване, читая книгу, которую и положил тотчас раскрытой лицом вниз подле себя.

— Здравствуйте, Алексей, — просто сказал он, приветствовав меня кивком головы и вставая навстречу. — Чаю с морозца?.. Нет, так нет, хозяин — барин… Прочувствовали ли вы всю серьёзность моих слов, сказанных тогда, на даче?

— Так точно, товарищ Сталин, — я невольно вытянулся по стойке «смирно». — Много мыслей бродит в моей глупой голове!.. Чтобы не проворонить потом, нужно как можно больше сделать теперь…

— Да Вы садитесь-садитесь, — Сталин указал на кожаное кресло. — Садитесь и чувствуйте себя непринуждённо… Мы с Вами дома, и то, что дом хотят отнять у нас ловкие дельцы, ничего не меняет. Борьба в этом мире — может, и ненормальное, но неизбежное явление… Это Вы верно сказали: в настоящем следует делать как можно больше для будущего… Меня беспокоит завтрашний день страны.

— Что может нам угрожать? Большинство народа — горой за народный строй. У нас армия, органы безопасности, мощная разведка. Да и Вы, товарищ Сталин, смотритесь ещё орлом!..

Сталин усмехнулся. Легко прошёлся по мягкому ковру. Я обратил внимание на то, что воротник его кителя был застёгнут на оба крючка, и подумал, что пожилому уже вождю приходится постоянно обременяться, чтобы побуждать к напряжённой работе сотрудников громоздкого государственного механизма. Было видно, что он не даёт себе ни малейших послаблений.

— Сталин не столько марксист-ленинец, сколько прежде всего реалист, — сощурившись, с прежней усмешкой сказал Сталин. — Никакое развитие не может быть беспредельным. То, что достигает пика, неизбежно начинает деградировать… У нас слишком много врагов, способных затормозить процесс… Я могу принять сто решений, и всё окажется пустой затеей… Единственное, в чём я уверен: созданная нами держава даже при самом худшем варианте будет разваливаться ещё сто лет. За это время по кремлёвским коридорам пробегут с лаем не только дворняжки и шавки политического театра, здесь появятся, вероятно, и могучие последователи глубоких замыслов… Эти стены взывают к совести… Но это не стихийный процесс… Я никогда не ставил на стихию. Все главные факторы предстоящего развития мы обязаны создать сами. И многие из этих факторов созданы.

— Иногда мне кажется, что мы несколько преувеличиваем, что ли: всё у нас кругом враги да враги. Неужели и друзей нет?

— Друзья есть, — Сталин пристально взглянул на меня. — Друзей много. Но врагов ещё больше, так что мы не преувеличиваем. Наоборот, мы преуменьшаем… Пожалуй, следовало бы отправить в тюрьмы и в зоны принудработы гораздо больше нарушителей наших законов… Может, в два раза больше. Но реальность такова, что мы вынуждены сажать примерно 60 процентов безвинных советских людей, чтобы посадить 40 процентов врагов, хотя я требую сажать только врагов… Большой и сложный вопрос, отчего так происходит. Но если я ничего не могу переменить, не поснимав сотни голов, значит, тут действует фактор, противоположный моим усилиям… Мы немалого достигли в результате победы. Однако умеем ли мы слышать наш многострадальный народ? Думаю, что нет. Вокруг власти создаётся всегда почему-то «интернациональный пузырь», сквозь который проходят голоса ловких холуев и комедиантов, но не проходят голоса истинных патриотов. И хотя я поддерживаю атмосферу сугубо партийных отношений на всех уровнях, патриотов шельмуют как наиболее примитивных и бездарных граждан. Вот она, лазейка для перерождения… Весь империалистический мир заинтересован в том, чтобы решающие позиции в нашем государстве заняли резонёрствующие жулики и конферансье… Они непременно свалят свою лень, подлости и преступления на Сталина. Как же — «тиран», «диктатор», «единоличный правитель»… Не думайте, что я не знаю ни сомнений, ни уныний, ни разочарований. Я вижу яснее других, что толща лжи в мире не убывает, но увеличивается. Судьба отдельного человека всё менее весома, хотя о ней могут болтать часами… Вот, Вы присутствовали на обеде… Высшие чины разошлись, ковыряя в зубах и калькулируя свои расчёты. Им проще. А у меня на руках — государство. И его хотят отнять не только враги, но и эти — «друзья»…

«О ком это, о ком? — подумал я. — Он, наверно, перепутал: за нашим застольем не было никаких партийных и государственных деятелей, а те, что присутствовали, — надёжные слуги сталинского дела…»

— Или Вы думаете, я не знаю о дикостях, которые творятся в стране? — продолжал Сталин. — Одни мною прикрываются, другие считают меня виновником. Но всё это невежество — следствие нищей жизни… А пуще — махинации и интриги тех, которые умеют обирать даже голых… Моя задача — не кричать о правде и справедливости, а организовать жизнь государства так, чтобы мы не рассыпались и отбились, если опять произойдёт нападение. А оно неизбежно произойдёт!.. Я всесилен, но я и раб обстоятельств… Они сознательно простирают интернационализм до космополитизма. Запомните, это будет основой всех политических кампаний: протащить в СССР космополитизм и расколоть наши народы, потому что вслед за космополитизмом неизбежно придёт национализм, который окончится сдачей всех позиций.