Тайна апостола Иакова - Альфредо Конде Страница 15

Он стал полицейским из-за того, что у него не было возможности сразу получить высшее образование. Сегодня, когда университеты ежегодно принимают на свои факультеты десятки тысяч студентов, видимо, понять это непросто, но в те далекие времена все три или четыре тысячи молодых людей, обучавшихся на каждом курсе в университете Сантьяго-де-Компостела, были детьми весьма обеспеченных родителей. А у него таковых не имелось. Ему пришлось всего добиваться самому. И его двум первым женам тоже.

У его третьей жены ситуация была совершенно иной. Эулохия была дочерью разбогатевших эмигрантов. Ей все было дано изначально. Если он жил так, как мог, то Эулохия — так, как хотела. Она была остроумная и взбалмошная, креативная и бойкая на язык, порывистая и активная. Могла, не моргнув глазом, украсть несколько баночек белужьей икры в «Уголке гурмана» в «Гиперкоре» и отправиться в путешествие, когда ей заблагорассудится. А ее сын, только что сдавший последний экзамен, запускал летательные аппараты в главной библиотеке университета.

Дочь Эулохии была строптивой и неуравновешенной, как мартовская кошка. У нее в террариуме жил питон, а в сумочке она постоянно носила карликового йоркширского терьера; она обожала разгуливать по дому голой и в таком же неподобающем виде время от времени выходить на балкон.

Все это, вместе взятое, было, пожалуй, слишком неприличным для того, чтобы эту женщину можно было считать подходящей спутницей жизни главного комиссара полиции, какой бы всеобъемлющей ни была ныне действующая демократия, вознесшая нашего героя на столь высокий пост, который, правда, полностью преградил ему путь к вожделенной адвокатской карьере. Разве это да еще непрекращающийся дождь — не достаточный повод для меланхолии? Но как объяснить все это коллеге по пивным возлияниям? Как объяснить, что сегодня у его возлюбленной день рождения и она отомстила ему за обиду, которую он, как выяснилось, нанес ей ровно год назад; и что он трусливо сбежал из своего собственного кабинета, оставив ее там поедать белужью икру изящной серебряной ложечкой?

Сейчас Эулохия или по-прежнему сидит в его кабинете, или расхаживает между столами инспекторов, неприлично кокетничая с некоторыми из них, или уже покинула здание комиссариата, незаметно выскользнув из него в тот момент, когда он на минуту отвлекся от непрерывного, как ему казалось, наблюдения за входной дверью. Когда последнее предположение представилось Салорио наиболее вероятным, он поспешил одним глотком допить пиво, встал из-за стола и заявил доктору Сомосе:

— Ну, давай пошли!

— Что? — спросил тот.

— Let’s go, черт побери!

Когда двое друзей покидали бар Moore’s, дождь по-прежнему шел с тем же упорством, с каким, по свидетельству древних текстов, он шел в чистилище Святого Брендана, того самого святого, который осуществил евангелизацию Ирландии. Тот дождь, как известно, был вечным и неистовым.

Компостела, 1 марта 2008 г., 14:15

Почти в то же самое время, когда комиссар покидал Moore’s, Клара, стряхивая воду с зонта, входила в дом. В каком-то непонятном порыве, показавшемся ей забавным, она несколько раз открыла и закрыла входную дверь. Воздух в коридоре пришел в движение и, оттолкнувшись от стен, вернулся к ней, нежно обволакивая ее ноги, отчего у нее сразу исчезло напряжение, возникшее после неприятного разговора с Адрианом.

Это было легкое, почти незаметное дуновение, однако ощущение было в высшей степени приятным; оно заметно облегчило внутреннюю тяжесть, вызванную серым днем, непрестанным дождем, недостатком света, а также неприятным разговором с русской, который произошел у нее в комиссариате, — разговором, который в конечном счете вызвал у нее сильнейшее раздражение. «Он бьет свое, бьет свое». Что заставляло ее выступать в роли заступницы своего обидчика?

Войдя в лифт, Клара задумалась над тем, насколько она все-таки непримирима по отношению к людям, которые хоть в чем-то ей перечат, будь то мужчина или женщина, и не следует ли ей, привыкшей достаточно бесцеремонно вмешиваться в жизнь и проблемы других людей, обратить наконец критический взор на себя самое. Признав или, по крайней мере, обозначив намерение признать справедливость подобных мыслей, она пообещала себе, что расскажет об обоих сегодняшних разговорах своей соседке по квартире, и они вместе посмеются над ними.

Она поднялась в лифте на верхний этаж. Когда она оказалась там, ее вдруг охватило странное ощущение, которого не было, пока она не открыла дверь лифта и ее не встретила густая тишина, совершенно не свойственная этому времени суток и дому, в котором проживали две столь непохожие женщины. Обычно в эти часы — впрочем, и в другие тоже, но в эти-то непременно — у ее подруги был включен телевизор, причем на полную громкость, чтобы из любой точки дома она могла следить за диалогами Гомера Симпсона и его желто-синей семейки.

Клара машинально включила телевизор. Она рассчитывала, что ее успокоит появление наглых и развязных рисованных человечков, но, вопреки ее ожиданиям, на экране возникло лицо светловолосой дикторши. Этакая валькирия с патетическими, в вагнеровском стиле манерами, специализирующаяся на сборе и распространении сплетен и всяких глупостей о медийных персонажах, которых принято называть знаменитостями. Клара терпеть ее не могла. Однако она не выключила телевизор и даже не переключила его на другой канал.

Она положила пульт дистанционного управления на журнальный столик, с которого незадолго до этого его взяла, и громко позвала свою подругу:

— София! Ты здесь? Я только что говорила с Адрианом. У вас что-то не так? Сейчас я тебе расскажу…

Глянув в лестничный проем, Клара увидела, что дверь в спальню Софии, расположенную между этажами, приоткрыта, и спустилась к ней. Подойдя к двери, она постучала, предупреждая о своем появлении, и нараспев произнесла:

— Я-а-а вхо-о-ожу-у-у!

Голос у нее, вместо того чтобы прозвучать легко и весело, почему-то получился хрупким и ломаным.

Войдя, она убедилась, что в комнате все как всегда: в полном порядке. Адриан оказался прав. Софии дома не было. Это было не столько удивительно, сколько необычно. В это время она, как правило, уже смотрела телевизор, откладывая приготовление обеда до прихода Клары, и, поскольку та обычно возвращалась поздно, София, как правило, предлагала ей пойти пообедать в «Сан Клементе», чтобы не заморачиваться с мытьем посуды и уборкой кухни. Было очевидно, что ей не было предназначено заниматься домашним хозяйством. При этом она была буквально помешана на чистоте, но предпочитала, чтобы ее наведением занималась домработница.

Клара машинально приоткрыла дверь в ванную комнату Софии. Это помещение всегда казалось ей слишком просторным и холодным, излишне светлым и безликим. Его декорировала сама София, желая таким образом внести свой личный вклад в оформление принадлежавшего ее подруге жилища, когда решила в нем поселиться.

«Ты и так слишком много денег потратила на реставрацию. Позволь мне хоть как-то поучаствовать в оформлении дома, раз уж ты даже не хочешь брать с меня плату за проживание и согласна только делить текущие расходы», — настаивала подруга, в очередной раз демонстрируя свой практицизм, который она с успехом применяла и в работе, и в личной жизни.