Рукопись Бога - Хуан Рамон Бьедма Страница 16

Мне удалось лишь немного подремать в дребезжавшем автобусе, который довез меня до Аммана, однако сейчас я чувствую себя на удивление бодрым и свежим.

Готовым к встрече с теми, кто повинен в моей бессоннице.

С тайной ессеев. С угрозой, которую таят мои воспоминания. С мучительным желанием – Господи спаси! – увидеть своих смуглых попутчиц без одежды. С искушением свободой. С опасным чувством, будто отель в чужой стране – ничейная земля, где я перестал быть собой и могу делать все что пожелаю.

Четверг, 27 декабря 1947

Двадцать минут шестого.

Свиток существует, он подлинный, и я держу его в руках. Проделав столь длинный путь и мужественно преодолевая бесчисленные препятствия, я в глубине души был уверен, что мой информатор лжет.

Джеффри Азиз назначил мне встречу в полночь у северной стены мечети короля Абдуллы, но, хотя прежде мы общались лишь в письмах, я, без сомнения, узнал бы его где бы то ни было. Джеффри продукт характерного для этих мест смешения рас, культур и сословий. Он сын дочери бродячего торговца-перса и шотландского сержанта. С таким происхождением неудивительно, что Азиз примкнул к легиону бесстрашных и бессовестных авантюристов, которые рождаются, выживают и, если изменит удача, умирают среди бескрайних рядов черного рынка произведений искусства и научных находок.

Мы едва перекинулись парой слов. Убедившись, что я принес обещанные деньги, Азиз велел мне следовать за ним.

Петлять глухой ночью по узким улочкам с внушительной суммой в кошельке и в сопровождении весьма подозрительного типа не самое лучшее занятие для иностранца в Аммане. Особенно во времена, когда к привычным головорезам и грабителям прибавились палестинские террористы.

По дороге мой провожатый в знакомом по его письмам лаконичном стиле поведал мне о том, какие настроения царят среди бедуинов, обнаруживших свитки Мертвого моря. Насколько я понял, ликование, охватившее пастухов Джуму Мухаммеда и Мухаммеда Ахмеда аль-Хамеда, когда ученые со всего мира заинтересовались их случайным открытием, сменилось горьким разочарованием, после того как иерусалимский монастырь Святого Марка и Еврейский университет заплатили им жалкие гроши.

Так что, когда Омар-ад-Дин Валад из того же племени нашел двенадцатую пещеру, а в ней еще один свиток в прекрасном состоянии, он предпочел сразу выставить находку на черный рынок и связался с Джеффри Азизом.

Валад ждал нас в конце тупиковой улочки, под тентом старой лавчонки из необожженного кирпича.

Я готовился к бесконечному торгу, сопровождающему сделки такого рода на Востоке.

Омар-ад-Дин Валад оказался горделивым пышноусым красавцем лет двадцати, одетым в поношенный военный китель. На меня он смотрел с нескрываемым презрением. Мой посредник продемонстрировал сверток с рукописью и твердым голосом объявил окончательную цену, включавшую и его гонорар.

Торговаться не пришлось.

Омар-ад-Дин Валад даже деньги пересчитывать не стал.

Он небрежно сунул мне в руки сверток, всем своим видом показывая, сколь оскорбительно для него иметь дело с невеждой, неспособным понять, какое сокровище ему досталось; процедив сквозь зубы слово «depositarius», [6]молодой бедуин внимательно посмотрел мне в глаза, развернулся и ушел.

Сейчас я раскаиваюсь в своем бессердечии, но в тот момент радость и волнение были слишком сильны, чтобы задуматься о чувствах другого человека.

Все сомнения и тревоги последних дней рассеялись, едва я взглянул на свиток. Чтобы убедиться в его подлинности, не требовалось никаких специальных исследований. Кроме того, в свертке обнаружился нежданный подарок: переплетенные листы пергамента с перевернутой пентаграммой на обитой позеленевшей жестью обложке. Я знаю теперь и знал тогда, что вижу эту книгу не в первый раз, что она возникала в моих видениях, к встрече с которыми в реальности я уже давно готовился… Впрочем, внимательно осматривать находку было не время и не место, а бедуин успел скрыться из вида, и расспросить о ней было некого.

И вот теперь, на расстоянии вытянутой руки, на столе в номере старого отеля, лежит самое удивительное открытие в моей жизни. Редкостная удача, которую каждый археолог ждет всю жизнь.

О сне не приходится и думать.

Сквозь ставни проникают утренние лучи, город просыпается, а я, преодолев усталость, спешу отложить дневник, чтобы немедленно приступить к переводу драгоценной рукописи.

Пятница, 28 декабря 1947

Я просидел над рукописью несколько часов напролет, пора сделать перерыв. Я очень давно ничего не ел и со вчерашнего дня не принимал ванну… Не говоря уже о сне. Сейчас десять минут двенадцатого.

Почти идеальное состояние рукописи позволяет продвигаться вперед с удивительной быстротой. Если бы не крайнее изумление, в которое меня повергло содержание манускрипта, я покончил бы с ним сегодня же.

Я с трудом удерживаю перо, которым пишу эти строки. Мои руки дрожат, одежда взмокла от пота… А в голове блуждают десятки вопросов.

С тех пор как я развернул холст и достал свиток, время будто остановилось. На первый раз я собирался бегло его осмотреть. Каково же было мое изумление, когда я узнал древние палеоеврейские буквы, которыми был написан знаменитый папирус Нэша, относящийся ко второму веку. Потом я увидел в тексте знакомые имена. Имена и факты, не имеющие ничего общего со временем, когда предположительно была написана рукопись, относящиеся совсем к другой эпохе, куда более поздней. Я и сам не заметил, как начал расшифровывать таинственный манускрипт.

Преследования властей заставили узкий круг посвященных держать в тайне доверенное им сакральное знание. Так была сложена эта удивительная книга, вместившая всю древнюю мудрость, и по частям передана на хранение нескольким избранным, не имевшим ключа к ее шифру. Помимо всего прочего, в книге будто бы содержатся таблицы, при помощи которых можно вычислить будущее любого существа, карта Небесного Града и пророчества о начале и гибели человеческого рода. Не зря ее нарекли Рукописью Бога.

При желании в книге можно найти элементы египетского герметического знания, агностицизма, иудейской каббалы и других оккультных наук. Алхимики сумели глубоко проникнуть в ее тайный смысл и писали об этом в своих трактатах, например, Василий Валентин в «Двенадцати ключах». Рукопись упоминает доктор Жерар Анкосс, более известный как Папюс. Гийом Постель посвятил ей немало страниц своего «Происхождения Еноха». О ней знали розенкрейцеры. Элифас Леви оставил весьма любопытные суждения о ней в последних главах своего сочинения «Учение и ритуал высшей магии». В общем, как доказал теософ Сент-Мартин, в основе любого мистического учения лежат ссылки на единое знание о бытии.

Далее в рукописи сказано, что посвященные свято хранили тайну Рукописи Бога, а при необходимости обозначали ее перевернутой пентаграммой, в точности такой, как на обложке найденной мною книги. Эта фигура символизирует пятикнижие, каждый том которого назван по имени одного из древних пророков: Софония, Хабакука, Наума, Иоиля и Аггея.