Клуб гурманов - Саския Норт Страница 16

Состояние ее было все еще крайне тяжелым, и врач назвал тревожным то, что она до сих пор оставалась без сознания.

— То есть она в коме? — спросил Иво, а врач сказал, что она действительно находится в коматозном состоянии, из которого может выйти в любой момент. Однако оно могла затянуться и на несколько недель.

В палату зашел полицейский и сказал, что должен с нами поговорить.

— Ваша жена и подруга сегодня около часа ночи зарегистрировалась в отеле «Ян Лёйкен». Она выглядела весьма расстроенной. Ночью к ней в номер никто не приходил, утром и днем тоже. Хотя хозяин отеля не может гарантировать это на сто процентов. За стойкой администратора не всегда кто-то есть. Сегодня утром госпожа Лемстра сказала, что выедет она около трех часов. Ее вещи мы нашли сложенными на кровати. В половине четвертого произошел несчастный случай. Записки мы не нашли. Мы пока не можем с точностью дать ответ на вопрос, имело ли место самоубийство или это был несчастный случай. Мы с коллегой хотели бы побеседовать с каждым из вас отдельно.

Иво был совсем бледный и отстраненно кивал. Симон обнял его за плечи, а другой рукой ободряюще похлопал по плечу полицейского.

— Конечно, молодой человек. Мне только нужно будет ненадолго уехать, у меня встреча. Я дам вам свою карточку, позвоните мне, ладно?

Он сунул в руку полицейскому визитку и крепко обнял на прощанье Иво. Уже уходя, он обернулся к нам.

— Держим связь, ладно?

Меня допрашивала Дорин Ягер, полицейский агент, с которой я уже говорила по телефону. Она была полноватой и носила короткие темные волосы, которые топорщились как щетка. Ее подозрительный взгляд вызвал у меня неприятное чувство. Я сразу сказала ей, что не верю в самоубийство. Это было совсем не похоже на Ханнеке. Она была бойцом, человеком, умевшим увидеть хорошее даже в неприятностях. Она могла быть резкой и циничной, иногда злой и саркастичной, но именно это говорило о ее внутренней силе. Дорин скрупулезно записывала что-то в свой блокнот.

— Ваша подруга пьет?

— Иногда. Но я не могу назвать ее алкоголичкой. В тот вечер, когда она уехала, она действительно выпила лишнего. Но мы все тогда выпили. Мы только что похоронили нашего близкого друга.

— То есть она была расстроена и выпила. Какие отношения у нее были с этим другом?

Я испугалась этого вопроса. Если бы я ответила честно, то не сдержала бы обещания, данного Бабетт. Последствия этого могли быть непредсказуемы. Да и самоубийство Эверта тоже могло показаться в ином свете.

— Обычные. Он был мужем одной из наших подруг. Мы, женщины, организовали клуб гурманов. Через него мы и познакомились с мужьями друг друга и со временем все подружились.

— Этот друг, Эверт Стрейк, это тот самый человек, который поджег собственный дом?

— Да. Потому, что был болен. Психически, я имею в виду.

— Вам не кажется странным, что в кругу ваших друзей за две недели произошло два самоубийства?

— То, что произошло с Ханнеке, — это несчастный случай, я готова дать голову на отсечение. Может, это случилось, потому что она была пьяная, но это точно не был ее собственный выбор. Я думаю, это случайность, что это произошло сразу после похорон Эверта.

— Но она же не просто так оказалась в отеле в Амстердаме? Одно событие повлекло другое, мне кажется. В день похорон ваша подруга сбегает в какой-то отель…

— Мы все были в ужасном состоянии из-за смерти Эверта и из-за того, что он пытался забрать с собой всю семью… Мы просиживали вместе ночи напролет. Разговаривали, плакали, пытались его понять. Когда такое случается, ты сталкиваешься и с собственными проблемами, начинаешь спрашивать себя: а что творится в твоей жизни? Вы можете представить себе, какое чувство вины испытываешь и каким неудачником чувствуешь себя, если один из твоих лучших друзей совершает такой поступок? Мы все спали только на снотворном, могу вас уверить. Я думаю, для Ханнеке все это стало просто чересчур тяжело. Она была эмоционально неустойчивой, да еще и выпила. Она просто захотела уехать от всего этого. А Ханнеке всегда делала то, что хотела.

— Разве такой импульсивный человек не может спрыгнуть с балкона?

— Не может. Она прислала мне сообщение, а потом еще позвонила, чтобы договориться. Она собиралась вернуться и говорила совершенно нормально.

— Кто-нибудь мог ее столкнуть?

Я вдруг задохнулась, будто меня ударили под дых.

— Нет. Это невозможно.

— Мой опыт научил меня, что ничего невозможного нет. Могу я напоследок узнать у вас, где вы находились сегодня около четырех часов дня?

— Под душем, так как я вспотела на фитнесе. А через полчаса мы должны были встретиться с Ханнеке.

— Кто-нибудь может это подтвердить?

— Боюсь, что нет. Дети играли на улице, а больше дома никого не было.

Сжав губы, Дорин Ягер тщательно записала все в блокнот.

Оказалось, что все собрались у нас, когда я, дрожа от усталости, въехала на нашу улицу. Вокруг дома были кое-как припаркованы машины, я увидела через огромное окно на кухне, что все сидели за моим столом. На секунду я почувствовала раздражение, не пора ли прекратить эти сборы. Мне не хотелось ни говорить, ни пить, я хотела просто молча лечь в горячую ванну и наконец-то нормально выспаться. Но им, видимо, не надоело общество друг друга. Все эти негативные мысли я тут же подавила. Конечно же, они собрались на моей кухне, чтобы поддержать нас и Бабетт после этого ужасного несчастья, и как прекрасно, что у них снова нашлись силы.

Едва зайдя на кухню, я почувствовала, как мне не хватает Ханнеке. Она была моим буфером, моим якорем в этой компании. Без нее я чувствовала себя с ними потерянной и неуверенной.

Патриция крепко меня обняла.

— Вот что тебе сейчас не повредит, — сказала она и сунула мне в руку бокал красного вина. Бабетт многозначительно посмотрела на меня покрасневшими глазами.

— Да, дорогая, — сказала Анжела и положила мне на плечо руку. — Одно горе за другим. Мы, похоже, следующие на очереди.

Я села, отпила глоток вина и почувствовала, как спокойствие расползается по телу вместе с теплом.

— Иво, конечно, еще там? — спросила Патриция, и я кивнула.

— Как она?

Все тревожно посмотрели на меня.

— Плохо. У нее почти все переломано, ей прооперировали гематому в голове. Все прошло хорошо, но она до сих пор без сознания, и это очень тревожно.

Наступила гнетущая тишина, которая как будто схватила меня за горло и заставила говорить дальше. Я подбирала слова, искала что-то утешительное или ободряющее, но сказать, что все будет хорошо или наладится, не получалось. Хорошо теперь не будет. Никогда. Эверта уже не было, а Ханнеке почти не было. Мы не справились со своей задачей как их друзья, и было совсем неправильно, что мы сидели сейчас вместе, изображая солидарность.