Грешница - Петра Хаммесфар Страница 16

Мне хотелось ходить вместе с мамой за покупками. Хотелось, чтобы она спрашивала у меня в магазине, что мне нравится больше – плитка шоколада или пакетик чипсов. Мне не хотелось все время слушать о том, какой я плохой, жадный человек.

Ребенок, забравший всю силу для одного себя. Черт подери! Я ведь сделала это не нарочно! Я не знала, что после меня на свет появится моя сестра, которой тоже понадобятся силы.

Иногда я пыталась выманить у мамы признание в том, что она немного преувеличивает. Начинала этот разговор я очень осторожно. Но все равно все было бессмысленно. Стоило мне сказать, что я осознала свою низость и борюсь с ней, как мама бросала на меня взгляд, словно бы говоривший: «Самое время».

Когда я жаловалась, что дети в школе надо мной смеются, она отвечала:

– Над Спасителем тоже потешались. Даже когда Он, умирая, висел на кресте. А Он возводил глаза к небу и говорил: «Отче, прости им, ибо не ведают, что творят». Какой урок ты из этого извлечешь?

Как же я ненавидела эту фразу!

Было бесполезно рассказывать маме, чему я научилась. Читать, писать, считать и лгать. Подлизываться к учительнице, чтобы она вступалась за меня, когда другие смеялись надо мной слишком громко, да еще показывали пальцем. И ненавидеть сестру – этому я научилась в первую очередь.

Тогда я действительно от всей души ненавидела Магдалину, так, как это может ребенок. Видя ее лежащей в кухне, слыша ее писки и стоны, я надеялась, что у нее болит все, что только может болеть.

Но однажды в мае все изменилось. Это случилось на следующий год после того, как я пошла в школу. День был совершенно обычным. Утром никто не сказал ничего особенного. За исключением учительницы, которая на перемене пожала мне руку и улыбнулась.

– Вот тебе и семь лет, Кора.

Днем я вернулась домой в обычное время. Мама открыла дверь и сразу же отправила меня в гостиную. Обеда не было, на плите не стояла кастрюля, на столе не было хлеба. Хлеб лежал в кухонном шкафу за закрытой дверцей. Ключ мать всегда носила с собой, в полном соответствии с девизом: «И не введи нас во искушение!»

Мама снова поднялась наверх, к Магдалине. В начале апреля я заболела насморком, и сестра, заразившись от меня, до сих пор не оправилась. У нее часто шла кровь из носа, хоть она и не сморкалась. Магдалина плевала кровью даже тогда, когда мама чистила ей зубы. Мою сестру то и дело тошнило, несмотря на то что она почти ничего не ела. Все ее тело было покрыто синими и красными пятнами. У нее выпадали волосы. Постоянно был понос. Мама не решалась ехать с ней в Эппендорф, боясь, что Магдалину снова будут оперировать. Каждый вечер, садясь за стол, она говорила:

– Помолимся о завтрашнем дне.

Был уже вечер, когда домой пришел отец. Я все еще сидела под букетом свежих роз, и у меня урчало в животе от голода. Стебли цветов были очень длинными, намного выше распятия. Из-за роз мы по воскресеньям ели только суп с зелеными бобами, и в нем не было ни единого, даже самого маленького кусочка колбасы. Отец вошел через кухню и негромко позвал меня. Я подошла к нему и увидела, что он что-то держит в руке.

Плитка шоколада! От одного ее вида мой желудок едва не сошел с ума. Поцеловав меня, отец прошептал:

– Я дарю ее тебе на день рождения.

Я знала от одноклассников, что такое день рождения. Когда был день рождения у дочерей Грит, они устраивали грандиозный праздник, с птичьим молоком, картофельными чипсами и мороженым. До сих пор никто не говорил о том, что и у меня тоже может быть день рождения.

Отец объяснил, что такой день есть у каждого человека и что почти все его празднуют. Что именинники приглашают друзей, едят торты и получают подарки. Говоря все это, он не спускал глаз с двери, ведущей в коридор. Мы слышали, как наверху возится мама. Незадолго до этого она попыталась влить в Магдалину несколько ложек куриного бульона. После третьей ложки мою сестру стошнило, и мама понесла ее в ванную, чтобы помыть.

Затем мать спустилась в кухню. Мы не слышали ее шагов. Я как раз вложила в рот первый кусочек шоколада, и тут в дверях показалась она. Сделав два шага, мама замерла. Несколько раз переведя взгляд с моих рук на рот, она обернулась к отцу.

– Как ты мог это сделать? – спросила она. – В то время как одна твоя дочь не способна удержать еду в желудке, ты кормишь другую сладостями.

Опустив голову, отец пробормотал:

– Но ведь у Коры день рождения, Элсбет. Других детей осыпают подарками, к ним приходят родственники. Посмотри на соседей: Грит всю улицу собирает. А у нас…

Больше он ничего не сказал. Мать не повысила голоса, она никогда не кричала.

– А у нас, – мягко перебила она отца, – имеет значение лишь один день рождения – нашего Спасителя. К Нему мы сейчас и обратимся, попросим Его, чтобы Он даровал нам силы устоять перед многочисленными искушениями. Если мы не будем чисты сердцем, то как же Он сможет над нами сжалиться?

Протянув ко мне руку, мама потребовала:

– Отдай это мне и зажги свечи.

Затем мы все втроем встали на колени на скамеечку и простояли так почти целый час. После этого мать отправила меня в постель. Она спросила, готова ли я отказаться от ужина. И я не имела права просто сказать «да». Я действительно должна была быть готова принести эту жертву.

Я была очень голодна, но кивнула, поднялась наверх и легла спать, не почистив зубы. Я плохо себя чувствовала, у меня болел живот, и мне очень хотелось заболеть. Или умереть, возможно, от истощения.

Уснуть я не могла. Я лежала без сна, когда в комнату вошел отец. Было, наверное, около девяти. Он всегда ложился спать в девять, если рано приходил с работы, даже летом, когда еще светло. А что еще ему было делать? Другие люди смотрели по вечерам телевизор, слушали передачи по радио, читали газеты и книги.

У нас не было книг, кроме маминых Библий. Их было несколько: Ветхий Завет, Новый Завет и Библия для детей. В этой книге были картинки и красивые истории о чудесах, совершенных Спасителем.

Мама часто читала Библию для детей Магдалине. Потом показывала ей картинки и рассказывала, что однажды она, безгрешный ангел, будет сидеть на скамеечке у трона Его Отца и радоваться вместе с другими ангелами. Но последние несколько недель Магдалина была слишком слаба и не могла ее слушать. Моя сестра отворачивалась, стоило матери начать рассказывать или читать.

Когда отец закрыл за собой дверь, я услышала, как он пробормотал:

– Скоро все закончится. И тогда этот цирк прекратится, или же я выгоню ее пинком под зад!

И он хлопнул кулаком по ладони, не заметив, что я еще не сплю.

Его звали Рудольф Гровиан. Некоторые нарочно произносили его фамилию неправильно, и тогда она звучала довольно брутально. Но он был отнюдь не агрессивным, напротив; в личной жизни ему стоило бы иногда проявлять больше твердости, и он об этом знал. Рудольфу было пятьдесят два года. Он женился в двадцать семь и вот уже двадцать пять лет как стал отцом.