Скрипка дьявола - Йозеф Гелинек Страница 17

— Но маме все-таки удалось спасти ту женщину, которая оказалась в беде?

— Да, — солгал Пердомо. Ему казалось, что для мальчика было бы слишком жестоким ударом узнать, что гибель матери была напрасной, поскольку женщина, которую она пыталась спасти, тоже оказалась на дне впадины.

— А что случилось с той женщиной?

— Как я тебе сказал, тоннель, по которому выплывают в открытое море из лагуны, находится на очень большой глубине. После сорока метров для любого дайвера существует опасность, что у него разовьется азотный наркоз.

— Что это?

— Баллоны наполнены смесью кислорода и азота. Если спускаешься на большую глубину, есть опасность, что через легкие в кровь попадет слишком много азота, который действует подобно алкоголю. Поэтому такое состояние еще называют «глубинным опьянением». Именно это случилось с девушкой, которую спасала мама, она слишком глубоко спустилась, возможно под действием первых признаков опьянения. В любом случае тоннель этот коварен: кажется, он длиной всего десять метров, а на самом деле — двадцать шесть. Кроме того, там существует очень мощное течение, направленное внутрь, поэтому тратишь больше времени на весь путь, чем предполагаешь. Но самое худшее не в этом. Ужасно то, что свет почти не проникает на такие глубины, а потому легко миновать вход в тоннель и продолжать спускаться во впадину. Это и произошло с той девушкой, но, на счастье, твоя мама увидела ее, нагнала и сумела показать ей вход в тоннель.

— Тогда почему мама не спаслась тоже?

— Потому что та, другая аквалангистка впала в панику и нечаянно ударила маму ногой по голове. Это видели другие аквалангисты, которые находились выше. Мама потеряла сознание и не могла спастись.

— Кто та женщина?

— Зачем это тебе?

— Я хочу знать, кто она. Вырасту, найду ее и убью за то, что она ударила маму.

— Грегорио, эта женщина не убивала маму. Это был несчастный случай.

— Ты только что сказал, что она ударила маму по голове.

— Это правда, но она не сознавала, что делает, она была пьяной от азота. Кроме того, как ты не понимаешь, Грегорио? Если ты выполнишь свою угрозу и убьешь эту женщину, жертва твоей матери окажется совершенно напрасной.

Грегорио должен был согласиться с отцом, и его желание отомстить потихоньку стало тускнеть. Но тут он снова задал отцу трудный вопрос:

— Как ты думаешь, где сейчас мама?

Пердомо чуть было не сказал «на небе», но хорошенько подумал и, возможно, под влиянием предков-галисийцев, ответил вопросом на вопрос:

— А как бы тебе хотелось?

— Мне бы хотелось, чтобы Бог был и чтобы мама была там, наверху, с ним, и могла бы видеть нас и знала бы, что мы разговариваем о ней и все время ее вспоминаем. Но дедушка мне сказал, что Бога нет.

— Тут я бы не стал спорить с дедушкой, Грегорио. Но это не значит, что мама оставила нас навсегда. Каждый раз, когда мы ее вспоминаем, она снова с нами.

— Но я хочу когда-нибудь поговорить с ней, папа. Не могу вынести мысли, что никогда больше не увижу маму.

Грегорио расплакался, он плакал горько и безутешно, никакие слова отца не могли успокоить его. Пердомо только обнимал сына, и так они пролежали долго, пока наконец, сраженный усталостью и переживаниями прошедшего дня, мальчик не уснул.

Пердомо показалось, что сегодня, спустя полтора года после несчастного случая, Грегорио сделал первый заметный шаг к тому, чтобы полностью принять смерть матери.

И тут он вспомнил о мобильнике Хуаны.

Египетские власти передали ему все ее личные вещи, включая телефон, и Пердомо до сих пор не вспоминал о нем. Аппарат лежал где-то в доме, конечно незаряженный, но Хуана оставалась клиентом оператора сотовой связи, и Пердомо вдруг ощутил настоятельную необходимость позвонить, чтобы услышать на автоответчике ее голос. Он набрал номер, и тут же отозвался автоответчик: «Привет, это Хуана. Не стесняйся, оставь сообщение. Если ты его не оставишь, я не буду знать, кто ты, и не смогу перезвонить тебе. Не забудь! Начинай говорить не раньше, чем услышишь сигнал! Пока».

Мадрид, день спустя

Инспектор Мануэль Сальвадор решил начать расследование убийства Ане Ларрасабаль с допроса жениха скрипачки Андреа Рескальо.

Полицейский и музыкант договорились встретиться в Национальном концертном зале, который все еще был закрыт для публики до тех пор, пока криминалисты не провели все необходимые исследования.

Стоявший у входа полицейский узнал инспектора и, отдав честь, посторонился, чтобы освободить проход.

— Где он? — спросил Сальвадор.

— В какой-то из студий, это вниз по лестнице, — ответил полицейский.

В Национальном концертном зале было четырнадцать студий для индивидуальных репетиций музыкантов оркестра; Сальвадору пришлось заглядывать по очереди в каждую через круглое окошечко из звуконепроницаемого стекла, итальянца он обнаружил в девятой студии.

Пожимая пальцы, которые показались ему длинными и изогнутыми, словно ветки кустарника, Сальвадор заметил, что, хотя на пюпитре стояла партитура, виолончель Рескальо лежала в футляре.

— Вы уже кончили репетировать? — спросил инспектор.

— Даже не начинал, чувствую себя совершенно разбитым. Надо сказать, в субботу у нас труднейший концерт, и мне нужно было бы заниматься по меньшей мере по четыре часа в день, но когда я сюда приехал, то понял, что у меня нет сил достать инструмент. Хотя я убежден, что сейчас только музыка меня может оживить.

Итальянец выглядел совершенно убитым, и Сальвадор спросил:

— А нельзя заменить вас на ближайшем концерте? Что ни говори, ведь вы были женихом жертвы, любой дирижер это поймет.

— Теоретически другой виолончелист-солист может взять на себя мою партию, и, даже если он заболеет, у нас есть еще два вторых солиста в группе виолончелей. Но вещь, которую мы будем играть в субботу, — это мой самый любимый из всего репертуара концерт для виолончели, и я не хотел бы пропускать его. Кто знает, когда мы будем играть его в следующий раз?

— О какой вещи идет речь? — спросил инспектор, изображая интерес, в то время как на самом деле его внимание привлекли странные ботинки итальянца.

Рескальо заметил, что полицейский не может отвести взгляд от этих своеобразных сабо, и спросил:

— Никогда не видели такие? Это известные кроксы. Они американские, хотя вошли в моду по всему миру, а в Японии произвели настоящий фурор.

— Ах да, кроксы, я что-то читал, — сказал Сальвадор с нотками подозрительности в голосе. — Вроде бы они ненадежны.

— Глупости, это просто кампания в прессе из-за конкуренции. Могу поручиться, они так удобны, что их можно не снимать, ложась спать.