Игуана - Георгий Миронов Страница 17

– Что ж… В фигуре ему не откажешь. Лет сорок назад и он, Роберт Локк, выглядел не хуже… Да-да… Лет сорок назад…

Девушка, чье тело было почти закрыто телом страстного любовника, а лицо, растрепавшимися каштановыми волосами, несколько раз вскрикнула в оргазме, и, когда юноша, сделав последнее стремительное движение снизу вверх, обессиленный застыл на ней, вдруг запела незнакомым, высоким, божественно красивым голосом. В песне не было слов. Лишь странная, дикая, незнакомая мелодия. В песне без слов были страсть, радость, счастье, наслаждение жизнью…

– Так может петь только очень счастливая женщина… Кто ж эта проказница? – пожал все ещё мощными плечами Роберт Локк. Усмехнулся, скривив тонкие губы за щеткой черных с проседью усов. – Что-то не узнаю.

Хотя только по щиколоткам – совершенной, точеной формы, похожим на щиколотки самой Сабины, узнать незнакомую женщину трудно. Должно быть, кто-то из новых девиц, взятых в услужение. Сабина могла не согласовывать с мужем такие пустяки, как женские покупки в пределах нескольких десятков тысяч долларов и наем прислуги в пределах 10-15 человек…

Но вот юноша вытянул свое могучее копье, оказавшееся даже в увядшем состоянии внушительных размеров, и устало сполз с прекрасного тела женщины.

Локк вжался в нишу, чуть не опрокинув изваянную Джузеппе Маньяско из черного мрамора фигуру Сабины в 3 /4 натуральной величины. У него пересохло в горле.

Он не мог бы, даже под страхом смерти, выдавить из себя ни звука.

Под сердцем стало противно и пусто.

Боль вначале образовалась где – то за грудиной. Стало трудно дышать.

Потом боль отозвалась остро, тревожно и странно под левой лопаткой.

Вот она захватила всю руку. Рука начала неметь.

Ноги ослабели, стали как ватные. Вот интересно – распространенное даже банальное сравнение. А ведь действительно: мышцы становятся вялыми и уже не могут держать ноги в вертикальном положении, они сгибаются в коленях, становятся пустыми, слабыми, – ватными…

Роберт Локк присел на корточки. Так он уже не видел лица молодой женщины в тот момент, когда она открыла глаза. Естественно, и она, и её любовник не видели Роберта. И даже не подозревали, что он находится в патио. Роберт закрыл глаза. И перед его мысленным взором предстало прекрасное молодое лицо с закрытыми глазами, на котором было разлито счастье. Он никогда не видел таким счастливым лицо Сабины.

…Митя пришел точно в обещанное время. Вот уж на что она человек далекий от всяких там армейских штучек, но точность, с которой Митя приходил на свиданья, в гости, – её поражала. Это ей в военных людях нравилось. А Митя так объяснял:

– Конечно, армия к точности приучает. А особенно – такая работа, как моя. В спецназе на долю секунды опоздаешь, друзей подведешь, а то и жизнь свою или друга под угрозу поставишь. Но вообще-то я считаю, это просто признак того, что ты к другим людям с уважением относишься. Я так всегда рассуждаю: лучше я приду на десять минут раньше назначенного часа и подожду, чем заставлю другого человека ждать меня.

И Нина с ним соглашалась.

Вообще она заметила, что все чаще соглашалась с Митей, какой бы жизненный вопрос они ни обсуждали.

– Как считаешь, почки тушеные лучше с картошкой или с гречкой подавать?

– Лучше с гречкой, – лаконично отвечал Митя.

– Конечно, лучше с гречкой, – соглашалась Нина.

Потом они уминали то ли второй завтрак, то ли обед, и она опять спрашивала:

– Как ты считаешь, лучше резиновый эспандер приспособить Гоше прямо к постели, чтобы он мог лежа мышцы укреплять, или все же лучше сделать пружинный в углу, возле «шведской стенки»?

– А и то, и другое надо сделать.

И она опять с ним соглашалась.

Это её соглашательство так далеко зашло, что однажды она совершенно машинально спросила его:

– Как ты считаешь, если сквозь позднейшую запись ранняя вещь просвечивает, может быть, что вся ранняя работа сохранилась полностью, или фрагмент, который увидел владелец, тот американец, что меня на работу зовет, – он единственный уцелевший?

– Я так думаю, есть шанс, что вся работа под позднейшими записями сохранилась, – рассудительно отвечал бывший спецназовец, уминая тушеные почки с разваренной гречкой, – вполне даже возможная вещь. Если б только один фрагмент сохранился, чего бы ему и выглядывать. Нет, я полагаю так, что вся «мадонна» там, и только ждет тебя.

– Мадонна с младенцем» Франциско Сурбарана?

– Ну, этого я тебе сказать не могу со всей очевидностью, – солидно отвечал Митя, намазывая маргарин «Солнечная долина» на толстый ломоть серого с отрубями хлеба, – Но вполне возможная вещь.

После еды Нина мыла посуду и думала, как же ехать? Одной? С Гошей? А может – с Митей? Но для этого надо пожениться. Иначе как-то неудобно, да и миллионер вряд ли захочет оплачивать поездку просто знакомому. А мужу может и оплатить. Говорено же, было – «с семьей на все время работы»…

Митя починил розетки в прихожей, поставил в ванной комнате новый смеситель «елочка», заставил двигаться шпингалет на раме окна в большой комнате, и, закончив все мужские дела, заглянул на кухню.

– Ты не обижайся, я тебе умную вещь скажу, – улыбнулся он, предлагая ставшую традиционной игру в «летучие слова» из кинофильмов. Эта фраза из «Мимино» была любимой ещё у Нины с Гошей, Митя её принял.

– Скажи.

– В доме, где живут два художника, должен быть человек нетворческой профессии, иначе все развалится. Согласна?

– Согласна. Но для этого надо, чтобы либо Гоша женился, либо я замуж вышла, – улыбнулась Нина.

– Вот с тебя и начнем.

– Ты мне что, предложение делаешь?

– Почему бы и нет. Если все «за», то кто же «против»?

Через месяц они поженились…

Кровная связь. Коллекция Манефы Разорбаевой.

Она внимательно осмотрела себя в зеркале и, как всегда, осталась собой довольна.

На неё из Зазеркалья смотрела очаровательная тридцатилетняя женщина, белокурая, с широкими сросшимися бровями, огромными глазами и чуть курносым, немного, возможно, по-восточному широковатым, носиком. К старости, должно быть, такой нос может потерять форму, но пока, – что наши годы…

Особенно, если учесть, что с 1938 года, с раннего детства жизнь её проходила по детским домам, общежитиям ФЗУ, тюремным камерам и баракам мордовской зоны.

Не-ет, она ничего не забыла! Ей было два годика, когда арестовали мать. И мать она почти не помнила, – так, какие-то мелочи. Улыбку, слово, множество тонких тугих косичек у матери на голове. Слово… Слова были, она точно помнила, и русские, и нерусские. Так что вполне возможно, что фамилия Разорбаева – у неё от матери. А может, и от отца. Отца она не помнила совсем. И естественно, не помнила рассказов матери о нем. Хорошо, что хоть какие-то воспоминания остались. Мать… Ее лицо. Ее запах. Ее слова. Теплые руки… И все…