Невидимый страж - Долорес Редондо Страница 17

— Можно войти, шеф? Хонан сказал мне, что вы хотели меня видеть.

— Проходите, Монтес, и не называйте меня шефом. Присаживайтесь, пожалуйста.

Он расположился на стуле перед столом и встретил ее взгляд, слегка сжав губы.

— Монтес, меня огорчило то, что вы не явились на вскрытие. Я беспокоилась, потому что не знала причины вашего отсутствия. И я очень возмутилась, узнав от другого человека, что вы не приехали, потому что отправились ужинать. Мне кажется, вы могли бы избавить меня от необходимости без толку тратить время на вопросы и беспокойство о вашей судьбе и на звонки, на которые вы не отвечали, с тем чтобы в конце концов узнать от Сабальсы о том, что, собственно, произошло.

Монтес с невозмутимым видом продолжал смотреть на нее. Она продолжала:

— Фермин, мы одна команда, и каждый из вас должен постоянно находиться на своем месте. Если бы вы захотели заняться вчера вечером своими делами, я не стала бы вас останавливать. Я всего лишь хочу сказать, что, учитывая то, что происходит в Элисондо, вы могли бы позвонить мне, сообщить о своих планах мне или Хонану. И, разумеется, совершенно непозволительно испаряться без каких-либо объяснений. Теперь, когда мы обнаружили еще одну убитую девочку, вы все мне нужны, и вы должны постоянно находиться рядом со мной. — Она смягчилась и улыбнулась. — По крайней мере, я надеюсь, что вы хорошо провели время. — Она молчала, ожидая ответа, но он продолжал смотреть на нее невидящим взглядом. По-детски капризная гримаса, недавно кривившая его губы, сменилась презрительной ухмылкой. — Фермин, вы вообще ничего не хотите мне сказать?

— Монтес, — внезапно произнес он. — Для вас инспектор Монтес. Не забывайте, что, хотя вы руководите этим расследованием, вы говорите с равным. Я не обязан ничего объяснять Хонану, который ниже меня по званию. Я предупредил помощника инспектора Сабальсу, и на этом мои обязанности исчерпались. — Он прищурил глаза, в которых пылало негодование. — Разумеется, вы не помешали бы мне пойти в ресторан. Инспектор Монтес уже шесть лет работал в отделе убийств, когда вы поступили в академию, шеф. И я вижу, что больше всего вас нервирует бездарность в лице Сабальсы.

Он поудобнее устроился на стуле и снова вызывающе уставился на Амайю. Она грустно смотрела на него.

— Единственный, кто продемонстрировал в этой ситуации свою бездарность, — это вы. Вы проявили себя как нерадивый и плохой полицейский. Бог ты мой! Мы только что обнаружили третий труп, оставленный серийным убийцей, у нас до сих пор нет никаких зацепок, а вы отправляетесь ужинать. Я думаю, что вы злитесь на меня, потому что комиссар поручил это дело мне. Но вы должны понять, что я к его решению не имею никакого отношения. И мы вообще не должны сейчас ни о чем думать, кроме того, что нам необходимо как можно скорее поймать убийцу. — Она смягчилась и внимательно посмотрела Монтесу в глаза, пытаясь заручиться его поддержкой. — Фермин, я думала, мы друзья, и меня это радовало. Я думала, что вы меня цените и что я могу рассчитывать на вашу помощь…

— Продолжайте верить, — прошептал Монтес.

— Вам больше нечего мне сказать? — Он молчал. — Ну, хорошо, Монтес, как вам будет угодно. Увидимся на совещании.

И снова мертвые лица девочек и их взгляды, устремленные в бесконечность, подернутые пеленой смерти, а рядом, как будто напоминая о понесенной чудовищной потере, яркие цветные фотографии. С одного снимка лукаво улыбалась Карла. Она позировала рядом с автомобилем, несомненно, принадлежащим ее парню. На другом Айноа держала на руках ягненка, которому едва исполнилась неделя. Третий снимок запечатлел Анну в составе школьной театральной студии.

Рядом лежал пластиковый пакет с салфетками, по всей вероятности, использованными для снятия макияжа с лица Анны, и другой пакет, с салфетками, которые собрали вокруг трупа Айнои и которым до сих пор не уделяли особого внимания, поскольку считалось, что их принесло ветром с насыпи возле шоссе, где часто уединялись парочки.

— Вы были правы, шеф. Там действительно было много салфеток. Они были брошены в расщелину у берега реки в нескольких метрах от тела. На них имеются розовые и черные пятна. Видимо, от туши для ресниц. Ее подруги говорят, что она красилась. У нас также есть тюбик ее губной помады. Он лежал в сумочке. Используем его для сравнения с пятнами на салфетках. А это, — продолжал Хонан, указывая на второй пакет, — салфетки, которые нашли возле тела Айнои. Тот же производитель, тот же рисунок, хотя следов макияжа на них меньше. Друзья Айнои говорят, что она пользовалась только блеском для губ.

Сабальса поднялся на ноги.

— Нам ничего не удалось обнаружить там, где лежало тело Карлы. Прошло слишком много времени, и не следует забывать, что тело было частично погружено в воду. Если убийца и там пользовался салфетками, их, скорее всего, унесло поднявшейся рекой… Во всяком случае, родственники подтвердили, что она действительно красилась практически каждый день.

Амайя тоже встала и начала ходить по комнате, за спинами своих товарищей, которые продолжали сидеть за столом.

— Хонан, о чем рассказывают нам эти девочки?

Помощник инспектора наклонился вперед и указательным пальцем коснулся уголка одной из фотографий.

— Он стирает с их лиц макияж, разувает, снимая с них туфли на каблуке, туфли взрослых женщин. Это объединяет все три случая. Он раскладывает их волосы по бокам от лица, сбривает лобковые волосы. Одним словом, он снова делает их маленькими девочками.

— Вот именно, — взволнованно воскликнула Амайя. — Этот мерзавец считает, что они слишком рано стали взрослыми.

— Педофил, которому нравятся маленькие девочки?

— Нет, нет. Если бы это был педофил, он выбирал бы именно маленьких девочек, а этот охотится на подростков, которые в какой-то степени уже успели стать юными женщинами. Это тот период жизни, когда девочки хотят выглядеть старше своего истинного возраста. В этом нет ничего странного, для подростков это часть процесса взросления. Но этому убийце подобные изменения не по вкусу.

— Самое вероятное — это то, что он знал их, когда они были еще маленькими, и ему не нравится, как они выглядят сейчас. Поэтому он хочет заставить их вернуться в детство, — кивнул Сабальса.

— Ему недостаточно того, что он их разувает и умывает. Он удаляет лобковые волосы, чтобы их половой орган стал таким же, как у малышек. Он разрезает одежду и обнажает их тела, которые еще не стали телами взрослых женщин, которыми они хотят казаться. И на том месте тела, которое определяет их пол и являет собой надругательство над его представлением о детстве, он удаляет волосы, являющиеся признаком зрелости, и заменяет их лакомством, сладким пирожным, символизирующим ушедшие времена, традиции этой долины, возврат в детство и, возможно, какие-то еще ценности. Он не одобряет их выбор одежды, наличие макияжа, их взрослое поведение. Поэтому он их наказывает, воплощая в них свой идеал чистоты. Он никогда их не насилует, потому что это последнее из того, что он хотел бы с ними сделать. Он хочет удержать их от растления, от греха… А самое ужасное во всем этом то, что если я права и это именно то, что не дает покоя нашему убийце, то он не остановится. Прошло больше месяца между убийствами Карлы и Айнои и всего три дня между убийствами Айнои и Анны. Он считает, что его провоцируют, он очень самонадеян. По его мнению, у него очень много работы. Он будет ловить все новых девочек и возвращать им их чистоту… Даже то, как он располагает их руки ладонями вверх, символизирует доверчивость и невинность.