Вилла мертвого доктора - Александр Грич Страница 18

Кто‑то недоверчиво покачал головой, кто‑то потянулся за салфеткой… А вот этого седого господина, рядом с которым молодая дама в сильно декольтированном платье цвета морской волны, просто надо запомнить. Он, как, вероятно, и все в этом зале, умеет носить на лице маску непроницаемого равнодушия. Но какие‑то полужесты, поворот головы, поднятый подбородок и еще — отсутствие даже попытки аплодировать, когда весь зал хлопал… Надо узнать, кто это, — и Олег записал номер камеры и минуту.

— Хочу вам напомнить, — доносился до него голос Фелпса, — что в у нас первые медицинские страховые компании — Blue Cross и Blue Shield — тоже были некоммерческими. И они прекрасно работали. В Германии страховые компании конкурируют между собой за число клиентов — от этого зависят зарплаты сотрудников. Кроме того, те же компании могут продавать страховки от пожаров, полисы страхования жизни и получать доход от продажи дополнительных страховок на покрытие необязательных медицинских услуг: выращивание волос, омоложение, увеличение груди, виагра. Пусть и наши компании подрабатывают так же!

…А вот еще кандидат для знакомства, отметил про себя Олег. Столик номер тридцать один. Лысый благообразный человек с бачками и бородкой. Этакий кинематографичный интеллигент. Этот, напротив, и аплодирует оратору, и улыбается… И во всем его облике — полнейшее равнодушие к происходящему. Язык тела — это серьезная вещь. Вот этот человек и рта не раскрыл, а Олег ясно представил, как он вечером скажет приятелю: «Опять потерял время в этом зверинце…» Ну или что‑то вроде этого.

— …Разумеется, нигде страховые компании не имеют таких гигантских доходов, как в нашей стране. — Фелпс говорил теперь совершенно спокойно, без всякого пафоса. — Во всех остальных странах давно пришли к выводу, что забота о здоровье и забота о прибыли плохо совмещаются. Напомню уважаемой аудитории: в Швейцарии в начале шестидесятых годов попробовали ввести некоторые принципы американской практики, в частности разрешили страховым компаниям получать доходы при медицинском страховании. Страховые компании тут же перестали принимать невыгодных клиентов — то есть больных людей. И сразу же появились жители, не обеспеченные медицинской страховкой. Когда их число достигло пяти процентов населения, разразился скандал, и все новшества отменили.

Дамы и господа! Вот почему европейцы и канадцы так же панически боятся медицины классовой, как мы, американцы, боимся медицины социалистической. Но я уверен, если каждый взглянет в себя самого и спросит, имеет ли он право спать спокойно, когда каждый третий человек в его стране не имеет медицинской помощи, — ответ будет однозначным. Благодарю за внимание.

Олег выключил экраны, снял трубку и продиктовал Киму номера камер и хронометраж кадров тех людей, которые его интересовали.

Ему было ясно одно: миллиарды и миллиарды долларов прокручивает система здравоохранения этой великой страны. И прибыли на этих миллиардах делаются баснословные.

Фелпса убил кто‑то, кому перепадала доля от этих миллиардов, — вот это ощущение у Олега появилось точно. Но с какой именно стороны был подготовлен удар — это пока яснее не стало.

* * *

Следующая встреча Лайона была с риелтором, продавшим Фелпсу Шеппард‑Хауз. Кент Слимсон, который провел в торговле недвижимостью чуть ли не всю свою сознательную жизнь, был фигурой колоритнейшей. В красной рубашке, дорогих полинявших джинсах с широченным поясом, украшенным серебряными аппликациями, и туфлях с тиснением из дорогой кожи, он выглядел в Калифорнии по меньшей мере необычно, и, судя по всему, это было именно то, чего он добивался.

Плюс к тому — он водил красный «Мазератти», неизвестно какого года выпуска, но в том возрасте и в том состоянии, когда говорить надо не о старости автомобиля, а о его раритетности.

Разговаривал Кент громко, на собеседника смотрел прямо, не отрывая глаз, и интонация разговора была такой, что временами было непонятно — кто, собственно, работает в группе и кто именно ведет дознание. В довершение ко всему, Кент курил вонючие сигары. Лайон был человеком идейным и по долгу службы приучил себя не реагировать, хотя бы внешне, на многие жесты и поступки окружающих. Но сигары Слимсона — это было настоящим испытанием. Напомним, в те годы блокада Кубы и, соответственно, строжайшее эмбарго на все ее товары были делом обычным, и если кто и покуривал контрабандные сигары, то делал это втихомолку. Кто‑то, но не Кент Слимсон.

— Плевать я хотел на этих сопливых политиков! — гремел он, заботясь, кажется, только о том, чтобы его услышало побольше народу. — Если они лишили меня возможности ходить к кубинским шлюхам, которые меня обучили сексу еще в ранней юности, то возможности курить то, что я курил всегда, они меня лишить не смогут. Пусть они сами научатся делать что‑то, хоть вполовину такое же стоящее, как сигары, которые я курю, — тогда, может быть, у меня будет повод с ними разговаривать.

Кента в общем‑то любили окружающие, хотя многие коллеги относились к нему с опаской: когда человек демонстративно делает то, что не принято, и ведет себя не так, как принято, это всегда вызывает некоторые вопросы. В самом деле, что скрывается за этой бравадой? Наработанный образ рубахи‑парня? Или придуманный специально для коллег и клиентов некий киношно‑голливудский стиль? Или — многие, особенно из тех риелторов, что постарше, думали об этом, — или такая манера поведения свидетельствовала, что человек близок к спецслужбам и носит удобную маску, под прикрытием которой можно легко разглядывать всех и делать выводы о том, кто чего стоит и кто о чем думает?

Однако Слимсона ценили клиенты, и у него, в отличие от других агентов, даже опытных, от клиентов отбоя не было и в хорошие времена, и в трудные, кризисные. Причем клиенты были у него не те, которые покупают в так называемых мексиканских кварталах Лос‑Анджелеса, где в недорогих домах и квартирах живут и шумно празднуют свадьбы и дни рождения многодетные семьи выходцев из Мексики и других стран Южной Америки. Клиенты Кента были людьми, для которых цифры стоимости их домов начинались примерно с миллиона и уходили иногда гораздо выше, в заоблачные высоты. Словом, Кент приносил офису деньги и престиж, отсюда и отношение к нему.

— А я говорил этому вашему профессору, ныне покойному, — кричал Кент, размахивая сигарой, — я ему говорил, что не надо брать этот пеханый Шеппард‑Хауз! При свидетелях говорил! Я предлагал ему другие особняки — ничуть не хуже, а некоторые и гораздо лучше этого. Я его просил повременить! И мне плевать, что я в этом случае лишался хорошей сделки и жирных комиссионных, — плевать, говорю я вам. Я не бедный! Вот послушайте: по закону, когда продаешь дом — хоть виллу, хоть курятник захудалый, — ты обязан сообщить о смерти, которая в нем была. Кажется, в течение пяти лет до дня продажи. Ну хорошо… Слушай, парень, я продал в этом штате десятки домов — всяких разных. Но никогда, слышишь, никогда не продавал дом, где в стене был замурован скелет, да еще и в потайной комнате. Ты ведь уже встречался с Уорреном, наслушался его баек? Так вот, мне плевать, что этой истории со скелетом сто лет в обед. Я знаю, что в этом мире ничего просто так не бывает. И ты должен знать это тоже, если работаешь там, где ты работаешь. Поэтому наши законы о продаже домов такие строгие. В них все предусматривается: если в земле под твоим участком вдруг найдут нефть или золото, что делать тогда, и как тебе поступать, если рядом пролегают общественные коммуникации, и как себя правильно вести и что декларировать, если в доме кто‑то умер. А если совершено самоубийство — начинается сплошное светопреставление. Ты об этом не знаешь, конечно… А надо вызывать целую бригаду для уборки и очистки дома и подготовки его к продаже. И это в зависимости от размера дома обходится во многие десятки тысяч. А если в доме совершено убийство, тут сложностей еще больше.