Изгнание - Чарльз Паллисер Страница 19

– Говорить ты мастер! Но, оставаясь здесь, ты ранишь ее еще больше. Да и отцу ты тоже доставлял много проблем.

– Разве не ты заявляла, что он предпочитал тебя?

– Мой дорогой брат, я не имела в виду, что он любил тебя больше меня. – (Ненавижу, когда она обращается ко мне свысока, будто старше на целое поколение.) – Но ты ведь мальчик, предполагалось, что станешь его преемником и всех нас прославишь. Ты, подобно Иакову, украл благословение, предназначенное для старшего ребенка в семье. И посмотри теперь, как ты всех разочаровал. Папа хотя бы не дожил до этого, но он все же догадывался, что Ричард не станет тем сыном, на которого можно возлагать свои надежды.

– Это ложь!

– Незадолго до смерти он говорил, что о тебе в Харроу отзывались как о легкомысленном и ленивом ученике. А ему приходилось экономить, чтобы ты мог там учиться. Он боялся, что из сынка так ничего и не получится, и его опасения подтвердились, когда он узнал, что в Кембридже ты связался с дурной компанией. – Дрогнувшим от нахлынувших чувств голосом она произнесла: – То, что он умер вскоре после этого, не простое совпадение.

– Чушь выдуманная, чтобы опозорить меня! Ты всегда хотела настроить родителей против сына. Лгала обо мне.

Она почти крикнула:

– Ты сам настроил их против себя! Проявил себя ленивым и беспутным, вот они и стали возлагать надежды на дочь.

– Я не виноват, что отношения испортились. Папа отослал меня в Харроу, несмотря на то, что я ненавидел это место и умолял позволить ходить в городскую школу.

– Отец хотел сделать из тебя человека, надеялся, что это удастся в Харроу, и ужасно расстроился, когда ничего не вышло.

– Он никогда так не считал.

– Считал. Ты не понимаешь, что происходило на самом деле. Ты был тогда слишком маленький. Папа любил меня, пока не появился сын. Как только ты достаточно подрос, чтобы забавлять его, он потерял ко мне всякий интерес. Наконец-то у него появился разлюбимый сыночек. А про меня забыли.

– Он бил меня и ругал, а к тебе даже пальцем не притрагивался, – сказал я.

– Его беспокоило, что из тебя получится. Меня он годами не замечал.

– Неправда. Отец тебя любил. Помнишь, как он занимался с тобой музыкой. Ты унаследовала его музыкальные способности, а я нет. Он на меня злился за это.

Она сказала:

– Позволь кое-что напомнить. С девяти лет я ходила с папой на репетиции хора, но когда тебе исполнилось столько же, он вместо меня стал брать тебя.

– Но тебе было уже почти двенадцать. Неприлично пускать девушку туда, где одни мужчины и мальчики.

– Вовсе не так. Отец гордился, что у него есть сын. А ты его так подвел.

Это было слишком. Я ушел.

* * *

Неужели Эффи действительно думает, что моя ссылка в Харроу была привилегией? Время, проведенное там, все еще снится в кошмарных снах. Столовая, скука и побои. Нападки учителей ничто в сравнении с тем, что в первые годы вытворяли с нами, малышами, старшеклассники и задиристые дети, особенно с нелюбимыми учениками.

Евфимия даже не могла себе представить, что было в Большом зале, когда нас там заперли ночью – пятьдесят мальчиков всех возрастов и без наставников. Мне много раз приходилось драться, чтобы защитить себя. Бартоломео, наоборот, сдался без борьбы. Каким он был хитрым пронырой! Ему никто не доверял, и в глазах других детей я был опорочен только потому, что был из того же города.

* * *

Евфимия всегда пользовалась вниманием родителей. Она первенец, обаятельная девочка, красивее меня и музыкально одаренная. Папа обращался с ней гораздо более нежно, чем со мной. Ему нравилось ее присутствие рядом. Он чаще проводил время с ней, чем со мной.

* * *

Эти девушки. Прелестные кокетки. Не могу не думать о них.

[Отрывок, записанный греческими буквами. Прим. ЧП.]

Я в полях, и начинается дождь. Их я встречаю, спрятавшихся под деревом, и привожу сюда. Они насквозь промокли. Перед пылающим камином я уговариваю их снять мокрую одежду. Отвернувшись от меня и краснея, Энид снимает блузку. Она заворачивается в полотенце, которое я ей дал. Младшая быстро раздевается донага, но в полотенце заворачивается небрежно, и оно свисает с груди, едва прикрывая живот. Она слишком мала, чтобы понять, какое удовольствие доставляет мужчине вид ее прелестного тела. Гвиневер говорит: «Но вы тоже промокли». Она невинно проводит рукой по моим брюкам и замечает, как он встает. Она говорит: «Вам здесь больно?» И начинает снимать с меня…

Δ

[Конец отрывка, записанного греческими буквами. Прим. ЧП.]

К завтраку спустился поздно и нашел маму в очень странном настроении. Она казалась напряженной и была тихой, словно кто-то принес ей плохие вести. Я упомянул о шуме, который мы слышали. Она сказала, что это крысы, и попросила купить сегодня отравы. На столе позади нее я увидел письмо, но матушка ничего про него не сказала.

Полдень

После завтрака в одиночестве читал в гостиной. Из глубины дома слышались раздраженные голоса. Пришла мама и рассказала, в чем дело. Бетси пожаловалась, что весь день мерзнет, потому что к теплу у нее доступ только на кухне, где горит огонь, но рядом спит мисс Ясс, заслоняя его.

Мама недоумевает, что делает Бетси, когда не работает. У нее нет друзей, потому что она не местная.

Я сказал:

– Возможно, читает.

Она не умеет читать. Евфимия обещала научить ее, хотя, похоже, забыла об этом.

Два часа

Только что закончили ланч. Все в дурном настроении. О чем спорят мама и Эффи? Я часто слышу громкие разговоры, но когда вхожу в комнату, они замолкают.

Четыре часа

Что-то странное произошло сегодня в маленьком магазине. (Мама дала мне цент и шесть пенсов купить ей иголки, нитки и крысиного яда.) У миссис Дарнтон, которая держит лавку, лицо костистое, наблюдательное, умное. Она худощавая, высокого роста, с крючковатым носом, губы ее сердито поджаты. Каково это, родиться в таком захолустье в бедности с явными умственными задатками и не получить никакого образования? Ясно, что неиспользованные таланты теперь направлены на любопытство в отношении соседей, поскольку она увлеченно разговаривала с другой женщиной приблизительно ее возраста, но в физическом плане полной противоположностью: огромной, словно пузырь, толстухой.

Они близко склонились друг к другу и перешептывались, поэтому не заметили, как я вошел. Держась подальше от газовой горелки возле двери, я затаился в углу. Изредка вторая женщина посмеивалась, мелко тряся головой.

Расслышал только отрывки, потому что в самые любопытные моменты они переходили на тихий шепот: