8-е признание - Максин Паэтро Страница 2

Я обнаружила Чака Ханни, эксперта по взрывам и поджогам, склонившимся возле двери школьного автобуса. С зализанными назад волосами, он был облачен в хлопковую рубашку цвета хаки, закатанные рукава которой открывали старый шрам от ожога на правой руке, начинающийся от основания большого пальца и заканчивающийся возле локтя.

— Ужасающая катастрофа, Линдси, — сказал Ханни, взглянув на меня.

Он подробно рассказал мне о том, что назвал «чудовищным взрывом», показав два трупа взрослых людей, лежавших между двойными рядами сидений недалеко от водителя. Ханни указал, что передние шины автобуса в отличие от задних не сдулись.

— Взрыв произошел сзади, а не в моторном отделении. И еще я нашел вот это.

Эксперт обратил внимание на округлые кусочки стекла, трубки и голубые пластиковые ошметки в расплавленной массе за автобусной дверью.

— Только представь силу взрыва, — сказал он, махнув на воткнувшийся в стену металлический осколок. — Это чаша от тройных рычажных весов, а голубой пластик, полагаю, от кулера. Достаточно нескольких галлонов этилового спирта и искры, чтобы все произошло… — И Ханни обвел рукой три квартала разрушений.

Я услышала отрывистый кашель и хруст осколков под ногами приближающегося человека. Из дымки материализовался Конклин, во все свои метр восемьдесят.

— Ребята, вы должны кое-что увидеть, пока команда саперов не вышвырнула нас отсюда.

Мы с Ханни пошли за Конклином через перекресток, туда, где лежало тело человека, согнувшееся от удара о фонарный столб.

— Один свидетель видел, как этого парня выбросило через лобовое стекло автобуса в момент взрыва, — сказал мой напарник.

Погибший оказался латиноамериканцем; кожа на его лице свисала рваными клочьями, кудрявые волосы окрасились кровью, тело едва прикрывали обгоревшие остатки ярко-синей рубашки и джинсов, а голова изрядно пострадала от удара о фонарный столб. По избороздившим лицо морщинам я предположила, что мужчине не менее сорока. Вытащив из кармана его джинсов бумажник, я нашла в нем водительские права.

— Его звали Хуан Гомес. Согласно правам, ему только двадцать три.

Ханни наклонился и оттянул у мужчины губы. На месте зубов я увидела два неполных ряда сгнивших пеньков.

— Наркоман, — сказал Ханни. — Возможно, он был изготовителем. Линдси, это дело следует отдать бюро по контролю оборота наркотиков или управлению по борьбе с наркотиками.

Ханни принялся набирать какой-то номер на своем мобильном, а я уставилась на тело Хуана Гомеса. Сгнившие зубы — первый видимый признак употребления метамфетамина. Еще пара лет, сопровождаемых потерей аппетита и бессонницей, состарили бы наркомана на два десятилетия. Потом метамфетамин уничтожил бы его мозг.

Гомес был на пути на тот свет еще до взрыва.

— Так, значит, автобус являлся передвижной лабораторией по производству наркотиков? — уточнил Конклин.

Ханни на миг прервал разговор с бюро по контролю оборота наркотиков.

— Да, — ответил он. — Пока не взорвался к чертям собачьим.

Синди Томас застегнула свой легкий тренч от «Бербери» и сказала: «Доброе утро, Пинки», — когда консьерж открыл для нее входную дверь Блейкли-Армс.

Он приветственно коснулся рукой полей шляпы и, поймав взгляд Синди, произнес:

— Хорошего дня, мисс Томас. Будьте осторожны.

Синди не могла сказать, что никогда не искала неприятностей на свою голову. Она работала в «Кроникл» в отделе криминальной хроники и говорила: «Плохие новости — это хорошая новость для меня».

Однако полтора года назад псих, одержимый манией тишины и незаконно снимавший комнату двумя этажами ниже, проникая в апартаменты жильцов Блейкли-Армс, жестоко расправлялся с ними.

Убийца был пойман, осужден и находился в камере смертника тюрьмы строго режима «Калипатрио».

Но Блейкли-Армс еще не оправился от тех событий. Каждую ночь его жители запирались на бесчисленные замки, вздрагивали от резких звуков и больше не чувствовали себя в прежней безопасности.

Синди не собиралась жить под властью этого страха.

Она улыбнулась консьержу:

— Я — еще та задира, Пинки. Лучше пусть всякие отморозки будут осторожней, присматриваясь ко мне.

Она выскользнула на улицу, чтобы насладиться прохладным воздухом раннего майского утра.

Идя по Таунсенду, от пересечения с Третьей и до Пятой улицы — два довольно длинных квартала, Синди будто путешествовала между старым и новым Сан-Франциско. Она прошла мимо винного магазина, располагавшегося в соседнем здании, мимо «Макавто» на другой стороне улицы, оставила позади кофейню «Старбакс» и книжный магазин «Бордерс», занимавших первый этаж нового многоквартирного небоскреба, и все это время отвечала на звонки, назначала встречи и планировала свой дальнейший день.

Она задержалась около недавно отремонтированной станции «Колтрейн», которая прежде была адской ночлежкой для бездомных наркоманов, а теперь здорово преобразилась благодаря программе по облагораживанию района.

Правда, позади станции за забором располагалась боковая изогнутая дорожка, идущая вдоль станционного парка. Вдоль нее стояли проржавевшие автомобили и грузовики времен Джими Хендрикса. Они теперь и стали местом ночлега для бездомных.

Едва Синди собралась с духом, чтобы пройти по этой «бесполетной зоне», как заметила впереди группу бродяг — и некоторые из них, казалось, рыдали.

Синди в сомнении замерла.

Затем достала из кармана пальто свой заламинированный пропуск и, держа его перед собой словно полицейский жетон, стала проталкиваться сквозь гущу толпы — и та расступилась перед ней.

Растущие из трещин в мостовой айланты отбрасывали неровную тень на груды тряпья, старые газеты и огрызки из закусочных, валявшиеся возле забора из рабицы.

Синди почувствовала приступ тошноты, заставивший ее задержать дыхание.

Груда тряпья на самом деле оказалась мертвым человеком. Вся его одежда пропиталась кровью, а лицо было так избито, что Синди не могла различить черт.

Она спросила стоящих поблизости:

— Что случилось? Кто этот мужчина?

Ей ответила грузная беззубая женщина, с перебинтованными до колен ногами, облаченная во множество слоев одежды. Ее нос покраснел от рыданий.

— Это С-с-скиталец Иисус. Кто-то убил его!

Синди набрала 911 на своем мобильнике «Трео», сообщила об убийстве и осталась дожидаться полиции.

Вокруг нее стали собираться бездомные.

Это были неумытые, неприметные, никому не нужные люди, способные проникнуть повсюду и жившие там, куда бюро переписи боялось даже ступить.