Тайна апостола Иакова - Альфредо Конде Страница 2

Тело Софии Эстейро поистине совершенно. Его мягкие изломы подобны изгибам стана Венеры, возникающей из морской раковины, какой ее изобразил Боттичелли. Вот только оно лишено еще совсем недавно окутывавшей его услады живого тепла, и исходящий от него покой столь же холоден, как и его температура. Взгляд синих глаз по-прежнему прекрасен, но он застыл в изумлении, будто осознав безысходность одиночества и безмолвия, которые его ныне обволакивают. При жизни этот взгляд был блестящим, неотразимым или внушающим ужас, в зависимости от настроения его полновластной хозяйки. Был. Теперь же он исполнен удивления и даже какой-то оторопи; он не блестит и не внушает трепет, он изумлен и погружен внутрь, непостижим. Отстранен.

Если кто-нибудь захочет подойти поближе, чтобы получше рассмотреть это прекрасное тело, то сможет увидеть, что великолепная кожа, облекающая сие восхитительное создание природы, изборождена надрезами, из которых, правда, не выступило ни одной капельки крови; надрезами столь же совершенными, как и изгибы восхитительного тела. Человек, который их нанес, по всей видимости, пытался представить их следами страсти. Однако если это и была страсть, то холодная и бездушная, как и безумный, бредовый умысел, который ее вдохновлял. И безжалостная, как лезвие режущего предмета, которым эти надрезы были произведены.

Если бы София Эстейро, дипломированный специалист в области хирургии, с отличием закончившая университет и вот-вот собиравшаяся защитить докторскую диссертацию, могла созерцать эти надрезы, многочисленные сечения, произведенные на ее безжизненном теле, она, несомненно, задала бы множество вопросов, которые только усугубили бы ту оторопь, что сейчас выражает ее взгляд.

Но это уже невозможно. София больше не принадлежит этому миру. Можно сказать, что теперь она лишь составляет часть изысканной ванной комнаты, служа еще одним ее украшением.

Компостела, суббота, 1 марта 2008 г., 12:00

В субботу первого марта, серым ненастным днем, совсем не предвещавшим наступления весны, рыхлое тело Сомосы с расплывшимся и лишь слегка облагороженным седой бородой лицом, скрывавшим под обманчиво рассеянным выражением всегдашнюю внутреннюю настороженность, в очередной раз переступило порог комиссариата.

Популярного когда-то бара «Эутропио» больше не существует. В соответствии с веянием времени его заменили ирландским пабом сети Moore’s & Company, который Сомоса имеет обыкновение посещать, прежде чем направиться к зданию полиции. Правда, говорят, и этот Moore’s тоже скоро закроют.

Итак, прежде чем переступить порог комиссариата, Сомоса зашел в Moore’s, где ненадолго задержался, чтобы выпить кружку темного пива сорта «Бок», которое помогло ему поднять синусоиду счастья на должный уровень, а надежду разместить в месте столь же легко локализуемом, как и точка счастья, но несколько более укромном.

Поглощая пиво, бирру, как он его обычно называл (наивно полагая, что таким образом демонстрирует современное и живое восприятие мира), Сомоса забавлялся тем, что разглядывал юных студенток, сидевших за соседними столиками. Это разглядывание навеяло ему воспоминания о славных временах, когда в качестве мощного афродизиака выступал зачитанный до дыр «Капитал» Маркса. Тогда, чтобы привлечь женское внимание, ему было достаточно ненароком извлечь из кармана куртки заветный томик. Сегодняшние девушки не обратили бы на подобную книжицу никакого внимания. Ему это прекрасно известно. Излишне говорить, что и его самого они тоже не замечают. Решительно не обращают никакого внимания на высматривающего добычу охотника, столь похожего на старого, почтенного, слегка рассеянного профессора.

Сомоса, как и в прежние времена, увлекается охотой, но теперь ему удается поймать лишь грезы. Заарканив добычу с помощью лассо ностальгии, он размещает ее у себя в голове. И жертвы у него теперь совсем другие. Уже многие годы он даже не вспоминает о старых боевых подругах, соратницах по политическим сражениям времен далекой университетской юности.

Теперь старого охотника больше всего притягивают высокомерные молоденькие студентки, которые пьют пиво, бойко беседуют по-английски с официантами из Moore’s, тщетно пытаясь уловить в их речи дублинский акцент, и даже не подозревают, что охотник прекрасно отдает себе отчет в том, что они уже давно не его добыча. Осознавая, какое место в этом мире отводят ему его возраст и служебное положение, Сомоса, к своему глубокому сожалению, очень хорошо понимает, на какой территории ему дозволено охотиться. Уж точно не на этой.

Охота, которой занимаются в подобных местах мужчины его возраста, подобна сафари с фотоаппаратом вместо винтовки. Добычи она не приносит. Ну разве что удастся запечатлеть в памяти какой-нибудь притягательный образ, который затем будет сопровождать тебя в ночном уединении. Но это все те же грезы. Старый профессор это точно знает. Бывший студент, а ныне профессор медицины, он гордится тем, что ему удалось подобрать столь образную, на его взгляд, метафору, хотя это не более чем весьма банальный ход мыслей, свойственный его возрасту. Фотосафари. А что ему еще остается, как не это пустое времяпрепровождение? Да, собственно, ничего. Потому-то он и держится за эти фотосафари и при каждом удобном случае отправляется выпить пивка в Moore’s.

Сегодня доктор Сомоса вновь зашел в Moore’s, чтобы вдохнуть новую жизнь в свои грезы, и, как всегда, у него это получилось. Он замечает это по возбуждению, овладевающему им, по новым мечтам, пробуждающимся у него в душе. С этими новыми мечтами, пусть и не удовлетворенными, но, по крайней мере, пробудившимися, он и входит в комиссариат.

Как обычно, он направляется прямо в кабинет главного комиссара. Он чувствует, что душа его помолодела и он свободен от тягостных мыслей о прежних неудачах. Потом он вернется на факультет, который считает истинной территорией охоты, большой охоты не на какого-то там белого кролика, а на настоящего зверя.

Кобылки, которые уже не скачут по лугам, а спокойно резвятся в траве, добровольно заперев себя в охотничьих угодьях, которыми он может управлять по своему усмотрению, — вот его любимая добыча, во всяком случае, самая доступная. Юные дипломницы, слушательницы ординатуры, а лучше всего тридцатилетние аспирантки, не отягощенные семейными узами, разведенные или еще не успевшие побывать замужем, но уже достигшие успеха на профессиональном поприще, — они составляют основные виды особей, населяющих пространство его завоеваний.

А вот Клара Айан свободно и независимо проживает за пределами подвластной ему резервации, и, возможно, именно поэтому она так неудержимо влечет его к себе. Он как раз только что увидел ее, проходя мимо кабинета, где она беседует с какой-то женщиной, судя по внешнему виду — румынкой.

Стройная светловолосая Клара — адвокат. Карлосу Сомосе кажется, что груди Клары накачаны силиконом, как выражаются в детективных романах, которые он так любит. Он думает об этом каждый раз, когда его взгляд останавливается на них. Как, например, сейчас.