Киллер с пропеллером на мотороллере - Алексей Тарновицкий Страница 2

Потом я снова завалилась спать и проснулась от восхитительного запаха — вернувшаяся с работы мама варила обещанный бульон. Мы поели и уселись на диван смотреть старые фильмы про Максима, которые шли подряд по случаю кончины эпохи. Так, незаметно, от Чиркова к Кадочникову и Крючкову пролетели выходные.

Брежнева хоронили в понедельник, и все сидели у телевизоров, так что в лабораторию я ехала в совершенно пустом трамвае. Киллеры не знают угрызений совести, но, глядя на траурные портреты с бровастым лицом, я не могла отделаться от чувства вины. Ведь я не собиралась убивать этого старика: лично он не сделал лично мне ничего плохого. Когда я выкрикнула это свое смертоносное «Сдохни!», оно было адресовано не ему, а гадостной эпохе, которая перебила всех настоящих мужчин, а уцелевших превратила в ничтожества. Возможно, что и сам он был всего лишь жертвой, как мой никчемный Лоська. Возможно, он был добрым человеком и желал другим только счастья. Я хотела убить эпоху, а убила его. Наверно, она только на нем и держалась, эта жуткая тварь — на этом трясущемся, шамкающем, недалеком старикане. Тоже мне, опора… А с другой стороны, на чем же еще ей было держаться — ведь лучших она давно уже истребила.

В лаборатории работал телевизор и было непривычно много народу. Редкий случай: пришли почти все, хотя не выдавалось ни аванса, ни получки.

— Сашенька, ну где же вы ходите? — приветствовал меня Троепольский. — Давайте к нам! Тут такое представление! Коллективный просмотр по всем рабочим подразделениям. Руководство специально телевизоры выделило, представляете?

— А чего не выделить? — мрачно проговорил Ди-мушка. — Генсеков-то нечасто хоронят. С предыдущего, считай, почти тридцать лет прошло.

— Тогда телевизоров еще не было, — заметила Зиночка, самая старшая в лаборатории.

— Были, но не у всех, — возразил Троеполь-ский. — У деда, к примеру…

— Троепольский, хватит, — необычно грубо перебил его завлаб Грачев. — Надоело слушать про твоего деда-посла. Тут конец эпохи, а вы…

Грачев был заметно пьян и бледен, жидкие волосы встрепаны, галстук сдвинут набок, Троепольский сочувственно причмокнул губами и не стал возражать. На экране под траурную музыку плыл хорошо знакомый профиль невинно убиенного мною генсека. Отчетливо чернели знаменитые брови. Отделанный кокетливыми рюшечками гроб тащили шестеро совершенно одинаковых полковников в красных повязках. Полковники прижимались к гробу щекой, уставив под одинаковым углом околыши низко надвинутых фуражек. Втиснувшись между ними и наверняка сильно при этом мешая, семенили старшие члены Политбюро. Первым шел Андропов.

— А вы мне не верили! — торжествующе проговорил Димушка. — Я сразу на него подумал.

— Да какая разница? — отмахнулся Троепольский и, понизив голос, добавил: — Ka-Гэ-Было, так и будет. Во несут-то, вы только гляньте… И как они друг другу на ноги не наступают? Бурлаки на Волге…

— Тише… — прошипел завлав.

— Ну что ты на меня тянешь, Грачев? — возмутился Троепольский. — Что такое случилось? Ну умер он, так что? Как говаривала моя бабушка, умер-шмумер, главное, шоб был здоров!

— Тише… — шикнул кто-то.

Димушка привстал и окинул взглядом собравшихся.

— Успокойтесь, — сказал он, снова садясь, — Вера Пална далеко. Рыдает в своей каморке.

Грачев икнул.

— Все равно, тише! — упрямо выговорил он и икнул снова.

Троепольский подошел и ласково приобнял его за плечи.

— Пойдем, Слава, пойдем…

Это был первый на моей памяти случай, когда кто-то называл Грачева по имени. Конец эпохи, не иначе. Я наклонилась к Зиночкиному уху и шепотом поинтересовалась, при чем тут Вера Пална и почему она рыдает в каморке.

— Вера Пална работает на товарища Андропова, — так же шепотом отвечала мне Зиночка. — Стучит, проще говоря. Призналась Троепольскому в момент интимной близости. А рыдает по впечатлительности натуры. Молодая еще.

— Тяжело он принял, — сообщил вернувшийся Троепольский.

Димушка кивнул:

— Тяжело и много. Сначала портвейн, а потом шило.

— Циник вы, Димушка, — вздохнула Зиночка. — Грачев и в самом деле переживает. Неизвестно ведь, как теперь всё повернется. Лаборатория и так на волоске висит. Раньше хоть стабильность была: пусть и на волоске, а висит. А теперь поди знай…

Троепольский снова махнул рукой:

— Ерунда. Ka-Гэ-Было…

— Говорят, он обоссался во время речи, — тихо сказал Димушка.

— Грачев? — не поверил Троепольский. — Да он в жизни речей не произносил…

— Да не Грачев…

— А, этот… Ну что, вполне возможно. Несчастный мужик, — Троепольский слегка пригнул голову и прошептал: — Мне верные люди рассказывали: ему сыворотку кололи. Выжимку из обезьяньих яиц.

— Троепольский, не говорите глупостей! — фыркнула Зиночка. — Обезьяны не несут яиц. Это млекопитающие. А то, что носят между ног самцы обезьян, называется яичками.

— Это смотря какого размера, — возразил Троепольский. — Яички — это у мартышек… или у нас с Димушкой. А генсеку, небось, выжимали из горилльих. А у гориллы там — ого-го!..

Я вышла в коридор. Дверь в каморку секретарши была приоткрыта. Вера Пал на сидела с заплаканным лицом. Глаза, обычно густо накрашенные, были на сей раз промыты слезами, как майские окна, что сразу лишало Веру Палну ее привычного сходства с участницей выпускного бала ПТУ штукатурщиц третьего разряда. Впрочем, едва прикрывающая лобок мини-юбка и охотничьи — на мужика — сапоги по-прежнему оставались неотъемлемой частью ее облика, пусть и глубоко скорбящего. Увидев меня, Вера Пална всхлипнула, и по щекам ее вновь покатились крупные слезы. Я попыталась припомнить, что говорят в таких безутешных случаях, но на ум шли только самые банальные фразы типа «все там будем» и «бог дал, бог взял».

— Посидеть с тобой, Вера Пална?

Она благодарно кивнула и попыталась что-то сказать, но не смогла вымолвить ни слова. Я примостилась рядом на пачках бланков — не то зарплатных ведомостей, не то профсоюзных взносов, — взяла Веру Пал ну за руку и стала ждать, когда она успокоится.

— Спасибо, Сашенька, — выговорила она наконец и добавила, скривив лицо в страдальческой гримасе: — Бог дал, бог взял…

— Все там будем, — подтвердила я.

Мне вдруг тоже захотелось поплакать. Слезы — очень заразительная штука. Стоит вот так залезть в каморку, и всё — не остановиться.

— Пойдем к людям, Вера Пална, — скорбно предложила я. — Помянем покойника. По русскому обычаю.

Секретарша закивала и достала зеркальце.

— Боже, какое страшилище… Спасибо, Сашенька… Ты иди, я сейчас подкрашусь и тоже приду.

Личный состав лаборатории по-прежнему смотрел церемонию похорон. Закрытый гроб уже стоял возле ямы; два могильщика в меховых шапках подтягивали длинные белые полотенца.