Книга Асты - Рут Ренделл Страница 20

В истории Асты последовала бы бурная кульминация — откровение или что-то вроде исповеди. Но ничего подобного не случилось, это была сама жизнь, которую Аста так любила приукрашивать. Свонни рассказала моей маме, что потянула еще два дня и решилась расспросить Асту. Перед этим ее трясло. Накануне она долго не могла уснуть, убеждая себя, что это последняя ночь неведения.

Утром ее вновь охватили сомнения. Может, лучше ничего не знать? Но вынесет ли она эти мучения? Они с матерью находились в доме одни. Прислуга появлялась не каждый день, и Свонни занялась домашними делами, которые нравились ей. Протерла мебель в большой гостиной, поставила цветы в китайскую вазу. Лето было в разгаре. Зеленели трава и деревья, клумбы цвели. Однако небо затянули свинцово-серые тучи, и было холодно.

Аста все еще сидела в своей комнате на третьем этаже. Она часто выходила лишь к кофе — со словами, что настоящий датчанин без кофе жить не может. В голове Свонни рождались фантазии, одна нелепее другой. Аста уехала, вышла замуж за дядю Гарри, умерла, и наверху лежит труп. Не то чтобы она боялась потерять Асту, просто думала, что теперь никогда не узнает правду.

К одиннадцати Свонни сходила с ума от волнения. Конечно, глупо так взвинчивать себя. Она, женщина средних лет, не находит себе места от тревоги, потому что неделю назад ядовитое письмо сообщило ей, что она не родная дочь своих родителей. И письмо это она перечитала не единожды, даже сравнивала с блевотиной и дохлой крысой. Выучила его наизусть.

Аста спустилась без двух минут одиннадцать. Волосы тщательно уложены, лицо припудрено. На ней был темно-синий костюм («костюм для прогулок») с шарфом цвета морской волны, приколотым брошью-бабочкой. Глаза Асты, такие же яркие, как бабочка, казалось, излучали голубое сияние.

В этот момент от нее ожидалось только две фразы: либо что датчане не могут обойтись без кофе, либо вопрос: «Пахнет хорошим кофе?»

Свонни внесла кофе. Все происходило незадолго до восемьдесят третьего дня рождения Асты, и она собиралась устроить «шоколадный вечер». То есть устроить должна была Свонни. Я однажды присутствовала на таком вечере, и это было здорово. Сейчас никто не устраивает таких приемов, где пьют горячий шоколад, в который кладется огромное количество взбитых сливок, и едят kransekage — вкуснейшие пирожные с марципаном. За кофе Аста завела разговор об этом вечере: кого она думает пригласить, какую еду следует приготовить, и тому подобное. Свонни перебила ее и сказала, что ей нужно кое о чем спросить. Говорила она с таким трудом, что даже Аста почуяла неладное.

И Свонни призналась, что это самый трудный вопрос, который ей приходилось задавать. И в конце концов это убьет ее. У нее подскочило давление, и разболелась голова. Голос звучал хрипло.

Аста молчала. У нее было лицо человека, застигнутого за недостойным занятием, ребенка, стащившего конфету. Взгляд метался из стороны в сторону. Она казалась испуганной, загнанной в ловушку, и неожиданно разразилась смехом.

— Не смейся! — взмолилась Свонни. — Пожалуйста, не надо. Я в таком состоянии… Я не спала ночами. Но если это неправда, тогда можешь смеяться. Это неправда?

Аста, конечно, сказала худшее, что могла. Она так часто поступала.

— Если хочешь, lille Свонни, пусть будет ложь, если тебе так легче. В конце концов, что есть правда?

— Moder, — более официально Свонни не называла Асту никогда. — Я имею право знать. Пожалуйста, взгляни на это письмо.

Без очков Аста, конечно же, ничего не разглядела. Она порылась в сумочке, извлекла их из футляра и водрузила на нос. Прочитала письмо и сделала такое, отчего Свонни пришла в ужас, — разорвала письмо пополам, затем на четыре части, затем еще и еще, на мелкие кусочки.

Свонни вскрикнула и попыталась отобрать их, но Аста, словно ребенок на школьной спортплощадке, решивший подразнить кого-то, зажала обрывки в кулаке и подняла над головой. Она размахивала рукой и весело вопила: «Нет, нет, нет!»

— Зачем ты это сделала? Отдай кусочки! Я склею их, мне нужно это письмо, — Свонни чуть не плакала.

Но остановить Асту было невозможно. Она схватила зажигалку, поднесла огонь к обрывкам, брошенным в пепельницу, и вызывающе поглядела на Свонни. Затем отряхнула руки, словно бумага запачкала их пылью.

— Глупо, Свонни. В твоем-то возрасте! Разве ты не знаешь, что делают с анонимными письмами? Их сжигают. Об этом знают все.

— Зачем ты его сожгла?

— А что еще с ним делать?

— Как ты могла, как ты могла!

Mormor нисколько не смутилась и раскаиваться не собиралась. Свонни говорила, что в тот момент у нее возникло странное ощущение, будто у мамы не осталось никаких эмоций. Она их все израсходовала, больше ничего не имело значения, кроме вещей, о которых старые женщины обычно не заботятся: хорошо провести время, красиво одеться, хорошо поесть и выпить, совершать прогулки с другом.

Аста отвернулась и пренебрежительно махнула рукой, давая понять, что все это пустяки, напрасная трата времени. Свонни так и не притронулась к кофе, однако Аста не отказала себе в удовольствии. Она любила, чтобы кофе или чай обжигали, хотя одна из ее известных историй была о каком-то родственнике, который таким образом прожег себе пищевод.

— Мама, — не успокаивалась Свонни, — ты должна сказать. Это правда?

— Не понимаю, почему это так тебя волнует? Я была плохой матерью? Я не любила тебя больше всех? Разве я не с тобой сейчас? Что случилось, зачем ты копаешься в давно забытом прошлом?

Конечно же, Свонни повторила просьбу, и на этот раз хитрая улыбка скользнула по лицу матери. Такая же улыбка появлялась, если она лгала им в детстве. Дети всегда чувствовали ложь. Вечером, когда она, изысканно одетая, появлялась с отцом: «Ты уходишь?» — «Конечно нет. Зачем мне уходить?» Или когда родители ссорились особенно жестоко, с упреками и оскорблениями: «Ты жалеешь, что вышла за папу?» — «Что за глупости? Конечно нет!»

— Конечно это неправда, lille Свонни.

— Тогда зачем? Я имею в виду — зачем кто-то написал это?

— Я что, господь бог? Или психиатр? Откуда мне знать, что у сумасшедших творится в голове? Скажи спасибо, что хоть кто-то в доме не совсем потерял рассудок и понимает, что грязные, злые письма надо сжигать. Ты должна ценить свою маму за то, что она заботится о тебе.

Аста собралась уходить. Допила кофе, принесла шляпу и направилась к выходу. Она никогда не говорила, куда идет и когда вернется. На этот раз она ходила за открытками, чтобы разослать приглашения на свой «шоколадный вечер».

Оставшись одна, Свонни попыталась убедить себя, что должна поверить матери. Поверить и забыть. В то время о существовании дневников она не знала. Это были просто тетради, которые Аста привезла с собой вместе с фотоальбомами и книгами. Тоже фотоальбомы, подумала Свонни, если вообще обратила внимание. Годы спустя она призналась, что если бы знала, то за время отсутствия матери пролистала бы их. А в тот день, обращаясь к цветам и кофейным чашкам в безлюдной комнате, она громко сказала: «Я должна поверить!»