Окончательный диагноз - Кит МакКарти Страница 21

— Вы сказали, что не делали этого?

Однако ее призыв остался без ответа. Елена вздохнула и решила, что, раз диалог невозможен, следует перейти на монолог.

Мартин перешел на колыбельные. Было что-то невыразимо трогательное в том, как этот большой красивый сорокалетний мужчина исполнял «Шпротину-Джека»; дыхание перехватывало от того, как он повторял это снова и снова, сохраняя абсолютно невозмутимый вид.

— Чего ты не делал, Мартин?

Молчание.

— Мне сказали, что ты кого-то убил.

Мартин даже не повернул головы. Казалось, он за кем-то напряженно следит.

— Ты кого-то убил?

Мистер и миссис Шпрот продолжили заниматься своими гастрономическими изысками, однако темп исполнения начал убыстряться, и Елена вдруг поняла, что Мартин действительно переживает сильнейший стресс.

На мгновение она даже растерялась. И именно вследствие этого нараставшего страха она встала и, обойдя стол, подошла к нему. Вблизи он показался ей огромным, а оттого, что он дрожал, у нее возникла ассоциация с огромным бойлерным котлом, который вот-вот взорвется и уничтожит все вокруг.

— Мартин? — Она поймала себя на том, что у нее тоже дрожат руки, словно эта дрожь была заразной.

— …не ел он жира, а жена сказала, что еда постна… — Слова вылетали теперь с огромной скоростью, и таким же частым становилось его дыхание.

— Мартин?

— …и вот на пару дочиста слизали все они со дна… — Чем с большей скоростью он произносил слова, тем больше ей это напоминало вышедшую из-под управления и несущуюся во весь опор лошадь.

Она протянула руку.

— …не ел он жира, а жена…

«Если он сейчас не остановится, то лишится сознания», — подумала она и слегка прикоснулась к рукаву его рубашки. Обшлага у нее обтрепались, а на рукаве виднелось жирное пятно.

— …и вот на пару дочиста…

— Мартин, все хорошо. Ты можешь ни о чем не беспокоиться.

— …и шпрот наелся досыта…

— Я здесь для того, чтобы помочь тебе. Ты можешь не…

Он внезапно умолк и в буквальном смысле ожил, с головокружительной скоростью перейдя от полуавтоматизма к совершенно человеческим реакциям, от полной замкнутости к такой же открытости, от пассивности к деятельности.

Он внезапно схватил ее за запястье, не больно, но довольно крепко, так что Елена даже вскрикнула от неожиданности. И он со всхлипом, напоминавшим рев тюленя (Елена лишь потом поняла, что он плачет), обхватил ее руками, и слезы хлынули по его загрубевшему небритому лицу.

Не прошло и секунды, как она оказалась в его объятиях, — от него исходили власть и сила, а дыхание было громким и частым. От Мартина разило потом и затхлостью, и у Елены мелькнула паническая мысль: «Господи, да что же это происходит?»

Однако через некоторое время страх прошел, потому что он просто стоял и плакал.

Айзенменгер ждал на парковке за приземистым квадратным зданием полицейского участка, уродливая конфигурация которого скрывала его от неоновых огней, освещавших улицу. Слушая вечерний анализ последних политических новостей, он задремал и проснулся лишь через час, когда Елена открыла дверцу машины.

— Все? — поинтересовался он.

— На сегодня да.

Он включил двигатель и выехал на дорогу, свернув на правую полосу.

— И? — спросил он.

Она не сразу ответила.

— На самом деле я не должна тебе об этом рассказывать.

Но Айзенменгер считал, что она хоть чем-то должна компенсировать ему загубленный вечер.

— Ты считаешь, что я тут же побегу к ближайшему телефону, чтобы продать твою историю какой-нибудь желтой газетенке? — осведомился он.

Она опять ответила не сразу.

— Он арестован по подозрению в убийстве миссис Дженни Мюир.

— Ах вот почему «Потрошитель наносит новый удар».

Елена кивнула.

Айзенменгер остановил машину на красный свет.

— А какие-нибудь подробности тебе удалось выяснить?

— Нет. На этой стадии расследования полиция не сообщает никаких сведений. Ситуация прояснится лишь после того, как ему будет предъявлено официальное обвинение.

Свет в светофоре сменился на зеленый, и Айзенменгер не спеша тронулся с места.

— Так чем же они сейчас занимаются?

— Допрашивают его. — Елена понимала, что такой ответ его не удовлетворит, и потому добавила: — В основном о его отношениях с убитой и о том, где он находился накануне вечером.

— И где он был накануне вечером?

Она глубоко вздохнула с видом матери, уставшей от глупых вопросов своего ребенка.

— Не знаю, Джон. Он не отвечает.

Он почувствовал, что неожиданное вкрапление служебных обязанностей несколько улучшило ее настроение, и был благодарен за это, хотя ужин был безвозвратно загублен.

— Знакомая ситуация. Пендреды никогда не отличались общительностью, насколько я помню.

— Мартин не сказал ни слова.

— Как же он попросил адвоката? — изумился он.

— Он не просил, меня вызвал дежурный офицер. Наверное, хотел, чтобы все было сделано по правилам.

— Значит, Мартин молчит, и ты едешь домой, — заметил Айзенменгер в ожидании правого поворота. — И что будет дальше?

— Теперь у него есть восемь часов на то, чтобы отдохнуть, прежде чем все начнется сначала.

Такси, ехавшее за ними, попыталось их обогнать, и это заставило Айзенменгера замолчать.

— А почему это тебя так интересует? — спросила Елена.

Он и сам спрашивал себя об этом и не мог найти ответа.

— Наверное, по нескольким причинам, — наконец ответил он. — Я тебе уже говорил, что принимал участие в расследованиях тех необычных убийств, и раз уж они начались снова, мне, естественно, интересно, что и как конкретно произошло. — Он завершил фразу на какой-то неуверенной ноте, и это не ускользнуло от внимания Елены.

— А почему еще?

Они приближались к ее дому и проезжали мимо чугунной статуи короля Георга Какого-то, обернутого в американский флаг; и король, и его неподобающее одеяние были обильно сдобрены голубиным пометом, вероятно цементировавшим англо-американские отношения. Айзенменгер ответил не сразу.

— Это дело всегда было очень странным, — осторожно произнес он. — А теперь положение осложняется еще больше. — Это не полностью соответствовало действительности, а лишь отчасти. Однако Елена не заметила его уловки, так как в этот момент они подъехали к ее дому.

Он предполагал, что ей захочется побыть наедине с тревожившими ее проблемами, но она спросила: