Пояс шахида - Лев Пучков Страница 21

Ночь Сергей не спал. То ли дал о себе знать резкий отказ от транквилизаторов, то ли вредный Седой всколыхнул нечто в израненной душе юноши — определенных выводов так и не сделал, хотя ворочался всю ночь, силясь разобраться в этом своем новом состоянии, наполненном какой-то безотчетной тревогой и странным предвкушением чего-то необычного. Не разобравшись, забылся на часок перед самым рассветом, пожелав себе увидеть сон про массовые казни лиц кавказской национальности мужского пола в возрасте от шестнадцати до пятидесяти лет. Желательно цветной.

Сон не показали, но, проснувшись поутру, Сергей вдруг, как в раннем детстве, в новогоднее утро, почувствовал, что сегодня ему подарят нечто замечательное. Нечто из ряда вон. Например, возможность героически умереть с пользой для дела…

Седой и его головорезы не пожелали вот так с ходу общаться с представителями Концерна. В назначенное время на встречу не явились, чего-то вычисляли, «пробивали» и на ходу решали какие-то проблемы. Затем долго мотались по Москве, Седой многократно с кем-то перезванивался, менял на ходу «точки», насмешливо ободряя пискливо негодующего в трубке абонента.

Наконец, пересеклись где-то у черта на куличках, то ли в Южном Чертанове, то ли в Западном Бирюлеве. Сергей в этих краях никогда не бывал и в обстановке ориентировался слабенько — помнит лишь, что встреча происходила в Каком-то небольшом кафе у железнодорожного моста, к которому вела единственная дорога, ловко заблокированная невесть откуда взявшимся «КамАЗом» сразу после их проезда.

Общались от силы минут десять — все это время Сергей сидел истуканом, непрерывно фиксируя взглядом крепкую шею породистого бородача в папахе из серебристого каракуля, в суть беседы не вслушивался и ждал, когда же начнут стрелять.

Бородач был главным с вражьей стороны. Как начнут стрелять — надо броситься через столик и душить. Только не как вчера Седого, а чуть резче — сейчас он это сможет.

Бородач был сердит, держался надменно, и вообще, походил на сказочного царя, снизошедшего до встречи со своими неблагодарными холопами, осмелившимися чего-то там требовать от самодержца. Ща, гляди — посохом в пол вдарит, в окно шарахнет молния и от холопов останутся хорошие угли для барбекю.

Однако хоть «царь» и пыжился вовсю, но под свинцовым взглядом юноши несколько раз неуютно поежился, а в конце даже заметно покраснел от досады. Видимо, никак не мог взять в толк, в чем особенность этого недетского взгляда.

Особенность же была проста до чрезвычайности и потому, видимо, глубокому анализу не подлежала.

Глаза — зеркало души. В глазах, при наличии некоторых навыков, можно прочесть многое, чего индивид не желает говорить или показывать. Когда люди общаются и чего-то хотят друг от друга, глаза отражают массу эмоций, меняющихся в зависимости от результатов общения: интерес, удовольствие, гнев, презрение, радость и так далее.

А в замороженном взгляде юноши ничего не менялось и не читалось вовсе. В самом деле — что можно прочесть в фотоэлементах электронного пулемета, запрограммированного на открытие огня по любой цели, пересекающей линию охраны? Вы можете сидеть сбоку, изучать эти фотоэлементы хоть целую вечность, грозить им всеми карами мира и шептать самые ласковые слова… но как только вы решите, что добились своего, и вторгнетесь в контрольный контур, электронная цепь замкнется и вас разнесет в клочья разрывными пулями…

Цепь не замкнулась — стрелять почему-то не стали. В конце беседы Седой сказал:

— Наши с тобой проблемы — это наши проблемы… А эту семью не троньте. Вообще, забудьте о них.

— Конечно, дорогой, конечно… — «царь» усмехнулся и взмахнул четками. — Я сказал — мое слово закон.

— На, гляди, — Седой «законом» не удовлетворился, достал из кармана два листка, испещренных убористым печатным шрифтом, и бросил на стол.

Сергей впервые за все время беседы проявил интерес: отпустил взглядом шею «царя», мельком глянул на листки. Взгляд выхватил из общего петитного массива названия населенных пунктов, набранные зачем-то жирным шрифтом: Ставрополь, Краснодар, Владикавказ, Минводы, Махачкала, Кисловодск, Волгоград, Элиста, Красноярск, Новосибирск, Одинцово, Тверь…

— Что это? — недовольно скривился «царь».

— Адреса семей твоего тейпа, проживающих вне Москвы, — Седой ткнул пальцем в один листок. — Адреса тейпа Умаевых, — палец переместился на второй листок. — И парень и мама его — крепкие, здоровые люди. Самоубийством баловаться не собираются, дорогу переходят в положенном месте, пальцы в розетки не пихают. Если с ними вдруг что-то случится, вырезать семьи будем по списку, в порядке нумерации. Начнем с твоего списка — ты главный… Ты мне веришь?

— Слушай — зачем, э, вообще, такие вещи говоришь?! — «царь» побагровел, голос его скользнул на фальцет, прорезался откуда-то незаметный ранее акцент. — Ми… Кхэ — кхэ… Мы дела делаем или угрозы говорим? Какой такой «вырезай», э? Думай, да, когда говоришь!

— Я вопрос задал, — Седой на возмущение собеседника и бровью не повел — выдержал паузу, давая «царю» поду мать, повторил: — Ты мне веришь?

— Верю… — нехотя буркнул «царь», отводя взгляд…

Сейчас, спустя полтора года, подготовленный в информационном плане Сергей понимает, что «царь» тогда не просто так ответил, чтобы отвязаться от Седого, а ответил искренне. Московская диаспора всегда отличалась какой-то особой неуловимостью и «прозрачностью». Во времена больших разборок со славянскими группировками бывали такие моменты, когда жаждавшие мести коренные «братки» не могли найти по всей столице ни одного горца. Приезжие бригады из Шатоя и Старого Ачхоя «отработают» — и назад. А «основные» тем временем — на каникулы. Растворились, рассосались, разъехались по родичам, поди поищи — велика Россия-мачеха.

А тут пришел нехороший человек и конкретными адресами в морду тычет. И не просто так ведь тычет, для красного словца! Он ведь при случае сделает что обещал — и глазом не моргнет. Этот нехороший человек накануне прогулялся к самой границе с Грузией, вырезал под корень отряд, возглавляемый братом второго в диаспоре по статусу лица; брата притащил на аркане — через всю Чечню провез. А само второе лицо… Кхе-кхе… Само лицо, стыдно сказать такое про горца, взял в заложники и продал лицу первому.[24]Как последнего барана.

Ну-ка, попробуй, не поверь такому…

Детали и особенности того исторического дня Сергею видятся очень смутно, а заметки и видеозарубки, увы, соорудить не догадался. Как-то недосуг было сесть и черкнуть в блокноте пару строк или взять камеру и запечатлеть обстановку.

Одно помнит хорошо: странную перемену в поведении царя. А именно: сиюминутный, мимолетный скачок от всепобеждающей надменности и уверенности в своем всесилии к растерянности, беспомощности и бессильной злобе, что легко читалась в те секунды на породистом холеном лице. Такое, дорогие мои, не забывается.

И ещё помнит: знамений не было. Не громыхнуло за горизонтом, голубых зарниц не было, небеса не разверзлись, и страхоликий ангел смерти не махал сверкающим мечом, намекая, что пора закругляться с поеданием транков и бесцельным валянием на постели и настало время заняться делом.

Конец ознакомительного фрагмента