Виртуоз - Александр Проханов Страница 21

— Артур ни о чем не догадывается? Я знаю, к нему приезжали монахи из Псково-Печорского монастыря.

— Тайна эта была запечатана между мной и отцом Иоанном. Теперь ее знаешь ты.

— Значит, не случайно вы жили с Артуром на одном ленинградском дворе. Не случайно он столкнул тебя в люк, желая твоей смерти. Не случайно снабдил тебя холостыми патронами и подсунул на олимпиаде фальшивый ответ. Уже тогда ваши жизни переплелись нерасторжимо, и где-то на белой стене, начертанная золотым перстом, уже краснела роковая дата.

— Все так, — кивнул Ромул.

Виртуоз чувствовал над собой возносящийся, бесконечный коридор, ведущий в небо, где витают высшие смыслы, случаются события истинной, небесной истории, обитают духи, управляющие земным бытием. Этот коридор был закрыт для него тяжелым люком, который он не в силах пробить. Задвинут чугунной плитой, которую невозможно сдвинуть. За этой плитой чувствовался ослепительный свет, бестелесная ясность, отделенная от него непрозрачной преградой. Сколько раз он пытался взлететь и пробить чугунную крышку. Сколько раз ударялся и с разбитой головой рушился вниз. Бразильские грибы сообщали его сознанию невероятную широту и подвижность, переносили из одних миров в другие, но были бессильны отрыть запечатанную вертикаль, отомкнуть железную дверь, пустить туда, где реют ангелы и существуют ответы на все земные вопросы. Проникновение в высшие сферы сообщало властителям небывалое знание, одаривало нечеловеческой мудростью, награждало небывалым могуществом. В секретной лаборатории «Стоглав», где хранились отсеченные головы, он узнал от профессора Коногонова, что лишь два российских властителя знали путь наверх, были соединены с мирозданием. Последний царь Николай и Иосиф Сталин. Один не удержал падающее царство, но был наречен святым. Другой поднял царство из праха, одержал мистическую Победу, но был осквернен невиданным поруганием.

— Спасибо за откровение, — сказал Виртуоз. — Теперь мне будет легче поддерживать двухкупольный храм власти. В один из куполов скоро ударит молния, и он обрушится. Но необходимо, чтобы молнии было куда ударить.

— Кстати, Илларион, хотел тебя спросить. Наш кинорежиссер Басманов действительно ведет свой род из времен Иоанна Грозного?

— От Федьки Басманова, опричника, царского кравчего, подававшего на царский стол печеных лебедей и павлинов. Его называли «согласник» и «царский ласкатель». Он участвовал в оргиях Грозного царя и вершил с ним содомский грех. Но пришел и его черед, царь отрубил ему голову.

— Богатая наследственность. Она проглядывает в его фильмах. Надеюсь, он создаст обещанный киношедевр.

— Он очень талантлив.

Ромул вдруг вытянул шею, склонил голову, приложил палец к губам и стал чутко прислушиваться:

— Слышишь? — спросил он шепотом.

— Нет,— Виртуоз, повторяя движения Ромула, вытянул шею. — Что такое?

— Поет.

— Кто?

— Не знаю. Послушай,

Виртуоз вдруг услышал дивный женский голос, доносившийся го ли из небесных высот, нисходя сквозь кровлю и лепнину здания. То ли из подземных глубин, восходя из таинственного подполья. Голос был пленительный, исполненный чарующей женственности, неизъяснимой печали, беспредельной любви. Оба слушали волшебный голос, словно дух не находил себе места, бродил по комнатам дома и кого-то звал, умолял. Постепенно звуки умолкли.

Виртуоз покинул «Дом Виардо». Мчался в автомобиле по летней Москве, ощущая над собой ребристую чугунную крышку, отделявшую его от ослепительного горнего света.

Президент России Артур Игнатович Лампадников, или Рем, как называли его на аппаратном сленге языкастые функционеры Кремля, обладал миловидным лицом, женственными глазами с поволокой, манерами интеллигентного петербуржца. Но странным образом походил на загадочное морское существо, которое струит среди подводных течений свои пятнистые волнообразные щупальца, почти сливаясь с разноцветными водорослями и морскими звездами. Это вкрадчивое колыхание и изысканная расцветка вводили в заблуждение крупную рыбу, что доверчиво, в поисках пищи, подплывала к нежным соцветиям, из которых вдруг вырывались бурные мышцы и намертво сжимали в клубке бьющуюся добычу. Острые, как бритвы, присоски вонзались в беспомощную плоть. Из шелковистой массы высовывался костяной клюв. Жутким чернильным блеском наливались выпуклые немигающие глаза. Огромной серебряной рыбой, трепещущей в железных объятиях, была Россия, из которой высасывали соки жадные щупальца, на которую был нацелен горбатый клюв и взирали мертвенные выпуклые глаза.

Так ощущал Рема Виртуоз, который входил в кремлевский кабинет, обильный малахитом и золотом, застав его хозяина, удобно развалившегося на ампирном диване в позе мадам Рекамье. Рем говорил, помогая себе взмахами маленькой холеной руки, словно перебрасывал произносимые слова собеседнику. Этим собеседником был журналист Илья Натанзон, сидящий чуть поодаль за круглым изящным столиком, на котором лежал диктофон. Мерцающий огонек диктофона, плавные взмахи ручки, сладкие обожающие глаза Натанзона создавали иллюзию безмятежности и благоденствия, которая вводила в заблуждение неосторожно заплывавших в кабинет рыб. Виртуоз, переступив порог, почтительно произнес:

— Я слишком рано? Могу подождать.

— Нив коем случае, дорогой Илларион, — Рем приподнялся с дивана, протягивая руку. Привстал и полненький, бородатенький Натанзон, устремив на Виртуоза глаза, из которых вдруг выкатились смешливые темные вишенки. Виртуоз пожал маленькую сухую ладонь Президента и влажную, обволакивающую длань Натанзона, который улыбался румяным ртом, скалил белоснежные зубы. — Я диктую нашему летописцу очередную главу книги. Как раз ту самую, где я описываю наши детские отношения с Долголетовым. Садись, послушай, я скоро освобожусь.

— Работать с Артуром Игнатовичем — одно наслаждение, — произнес Натанзон. — Текст совсем не приходится править. Он, как драгоценное литье, выпуклый и безупречный.

— Когда будет готова книга? — поинтересовался Виртуоз.

— Еще несколько сеансов,— сообщил Натанзон.— После этого я хочу уехать в Венецию, и там, у зеленого Гранд-Канала, завершу эту увлекательную работу.

— Как раз ко дню провозглашения Духовного Лидера Русского Мира, который мы отметим в Москве, не так ли? — Рем добродушно посмотрел на Виртуоза, и тому показалось, что в струящихся плавных течениях, среди разноцветного морского дна, вдруг на мгновение показался черный жестокий клюв, приоткрылась чернильная бездна.

Итак, продолжим. — Рем вновь откинулся на диване с золочеными подлокотниками в виде египетских сфинксов, а Натанзон опустился в кресло у затейливого столика, ножки которого были выполнены в виде золоченых грифонов. — Я рассказывал об отношениях с Виктором, с которым нас свела судьба в детстве и большом дворе на Литейном проспекте.

Он был из тех, кого называют — «мальчик из неблагополучной семьи». Отец, кажется подсобный рабочий, часто пил, падал прямо во дворе, и мы, ребятня, помогали ему добраться до его бедного подвала. Мать не отставала от супруга, и мы часто слышали ее истошную ругань. «Витек», — так мы называли Долголетова, — был неухоженный, вечно голодный, в какой-то неопрятной одежде. Мои родители жалели его, принимали у нас дома, подкармливали. Брали его вместе со мной в театр. Дарили то курточку, то ботинки, которые я уже переставал носить. Однажды произошел комичный случай. У нас дома намечался торжественный раут. У отца был юбилей, и мы ждали гостей, среди них писатели Даниила Гранина, артиста Кирилла Лаврова, директора Эрмитажа Пиотровского. Мама хотела блеснуть своими кулинарными достоинствами, рылась в каких-то изысканных кулинарных книгах и приготовила праздничный стол, украшением которого было блюдо испанской кухни. Молодая телятина, сваренная в красном нине, которая подавалась в холодном виде перед началом трапезы. Гости уже начали съезжаться, и тут вдруг неожиданно появился Витек. Словно учуял запах вкусной еды. Сначала его хотели как-нибудь деликатно выставить, но он делал вид, что не понимает намеков, и его оставили. Гости беседовали в гостиной, мой отец водил их в кабинет— показывал коллекцию старинных монет. Мама суетилась на кухне, а мы с Витьком в моей комнате мастерили макет корабля. Он на минуту вышел, а я продолжал мастерить. Вдруг слышу мамин панический крик. Гости и я имеете с ними бросились на этот крик и застали такую картину. Витек в столовой залез руками в большое блюдо с ломтями телятины, вытащил кусок и жадно ел, проливая соус прямо на белую с катерть. Когда мама застала его за этим занятием, он поперхнулся, уронил кусок на пол, кашлял, выплевывая на скатерть куски непрожеванной телятины. Он был страшно смущен, но писатель Гранин погладил его по голове, а Кирилл Лавров рассказал какую-то смешную историю из своего детства…