Ночь Томаса - Дин Кунц Страница 21

Сверху донеслись такие тяжелые шаги, что я уже приготовился услышать рык великана: «Человечиной пахнет! Сейчас полакомимся!»

В салоне «Мерседеса» вспыхнула, пусть и тускло, лампочка. Но с этим мы ничего не могли поделать.

Подталкивая Аннамарию к заднему сиденью «Мерседеса», я мысленным взором увидел квартиру наверху. Незваный гость не мог не обратить внимания на посуду в раковине: две кружки, два комплекта столовых приборов. И рано или поздно он прикоснулся бы к одной из масляных ламп.

Обнаружил бы, что стекло не просто теплое, а горячее. С улыбкой отдернул бы пальцы, теперь уже зная наверняка, что мы удрали, услышав, как он подъехал к гаражу.

Я посмотрел на дверь в южной стене, которую оставил открытой. Щупальца тумана переползали через порог и хватались за дверную коробку, как пальцы слепого призрака, но в дверном проеме никто не стоял.

Аннамария скользнула в глубь салона, и я последовал за ней. Плотно закрыл, а не захлопнул дверцу седана, но все равно получилось громче, чем мне хотелось бы. Лампочка под потолком погасла.

«Мерседес» изготовили как минимум двадцатью годами раньше, может, и двадцатью пятью, в те времена, когда немцы строили их большими, просторными, не принимая во внимание аэродинамические свойства. Мы смогли удобно устроиться, и наши головы оставались ниже окон.

Наши преследователи ожидали, что мы убежим, и открытая дверь в южной стене гаража указывала, что именно так мы и поступили.

Причем по всему выходило, что удрать мы сумели в самый последний момент, когда они находились буквально на расстоянии вытянутой руки. В такой ситуации они бы не подумали, что мы рискнем спрятаться у них под носом.

Разумеется, они могли счесть, что открытая дверь и вкрадывающийся в гараж туман слишком уж очевидные свидетельства нашего побега. Вот тогда решили бы обыскать гараж, со всеми вытекающими, плачевными для нас, последствиями.

В конце концов, мы имели дело не с дураками, а с серьезными людьми. Они планировали что-то такое с многочисленными жертвами и сильными разрушениями, а такие планы обычно строят очень серьезные люди.

Лежа на заднем сиденье «Мерседеса», мы приближались к одному из тех моментов крайнего напряжения, упомянутых мною раньше, когда мое и без того богатое воображение показывает себя во всей красе, потчуя меня жуткими видениями.

Если бы нас нашли, эти люди могли застрелить нас через окна. Могли открыть дверцы и застрелить нас в упор. Могли заблокировать дверцы, запалить автомобиль и сжечь нас живьем.

Нет, как бы они ни решили поступить с нами, на быструю смерть мы рассчитывать не могли. Эти люди поначалу бы выяснили, кто мы такие и что знаем об их планах.

Пытки. Они наверняка стали бы нас пытать. Щипцы, бритвы, иголки, раскаленные кочерги, гвоздезабивные пистолеты — все пошло бы в ход. Чесночная кашица, намазанная на язык, ослепляющие отбеливатели, едкие кислоты, эликсиры с неприятным вкусом, табачный дым, пущенный в глаза. Они бы перепробовали все, пытали нас с удовольствием. Не знали бы жалости. Наслаждались бы процессом до такой степени, что засняли бы все наши страдания на видео, чтобы потом показывать их любящим мамашам.

Я говорил Аннамарии, что готов умереть за нее, и не кривил душой, но мой обет подразумевал, что я не позволю умереть ей до того, как умру я. Во всяком случае, не позволю умереть в тот самый час, когда согласился стать ее защитником.

Кто-то включил лампочку под потолком гаража. «Мерседес» стоял далеко от лестницы, а свет лампочки был слишком слабым, чтобы проникнуть в наш темный рай.

Конструкторы «Мерседеса» могли гордиться разработанной ими звукоизоляцией. Если кто-то ходил по гаражу, открывал чулан, где стоял нагреватель воды, или заглядывал за котел, я его не услышал.

Про себя я отсчитал шестьдесят секунд, потом еще шестьдесят, и еще.

Подсчеты времени, проведенного в добровольном заточении, действовали мне на нервы, поэтому я перестал считать минуты и постарался не думать о пытках.

В салоне старого «Мерседеса» пахло кожей, какой-то мазью с ментолом, духами с ароматом гардении, кошачьей мочой и пылью.

Появилось неодолимое желание чихнуть. Но я, как и положено истинному буддисту, принялся медитировать, трансформируя желание чихнуть в зуд между лопатками, который более-менее мог терпеть. Когда с этой трансформацией не получилось, попытался трансформировать желание чихнуть в доброкачественный полип толстой кишки.

Крепко зажав нос и какое-то время дыша через рот, я начал верить, что нам удалось провести агентов злокозненного Портового департамента: они пришли к выводу, что мы с Аннамарией удрали, и тоже покинули гараж.

Я уже осторожно поднял голову, намереваясь оглядеть гараж, когда рядом раздались два мужских голоса, один басовитый, второй — сочащийся угодливостью, и я тут же ткнулся лбом в сиденье.

Аннамария высунула руку из тени, нашла мою. А может, это я протянул руку и нашел ее.

Слов, которые произносили мужчины, я разобрать не мог. Понимал только, что один злился, а второй оправдывался.

Последовавший грохот подсказал, что сердитый бросил что-то тяжелое в извиняющегося.

Мужчины продолжали говорить, а я вдруг осознал, что рука Аннамарии в моей руке придает мне мужества. Сердце замедлило бег, зубы разжались.

Двое мужчин стояли даже ближе, чем я предполагал. Чтобы придать весомость своим словам, сердитый трижды стукнул по капоту или переднему бамперу седана, в котором мы прятались.

Бандит с басовитым голосом и, скорее всего, с желтыми глазами, островком бородки под нижней губой и зарезервированным ложем из гвоздей в аду, вновь стукнул по «Мерседесу».

На заднем сиденье седана, в нашем столь ненадежном убежище, Аннамария сжала мне руку, мягко, успокаивающе.

Мои глаза привыкли к темноте. Я уже мог достаточно хорошо разглядеть ее лицо, чтобы увидеть, что она улыбается, как бы говоря, что это временные трудности и скоро мы будем убегать от наших преследователей по цветущим лугам, и бабочки будут порхать в воздухе, звенящем от трелей жаворонков, малиновок и соловьев.

Я уже понял, что она далеко не глупа. Соответственно, предположил, что она или знает что-то такое, чего не знал я, или верит в мои способности к выживанию даже больше, чем я сам.

Спор начал затихать, голоса зазвучали более спокойно. Потом мужчины отошли от «Мерседеса».

Свет в гараже погас.

Дверь закрылась.

Я более не видел лица Аннамарии. Только надеялся, что она не улыбается в темноте.

Хотя это еще не фобия, но мне как-то не по себе при мысли о том, что люди улыбаются, глядя на меня в темноте, даже такие люди, как эта милая и добросердечная женщина.