Мозг Кеннеди - Хеннинг Манкелль Страница 22

— Кому ты роздал деньги?

— На сей счет вариантов множество. Я отдал все австралийскому фонду, задача которого сохранить достоинство аборигенов. Их жизнь и культуру, проще говоря. Я мог бы отдать деньги на исследования в области рака, на защиту тропических лесов, на борьбу с нашествием саранчи в Восточной Африке. Я положил в шляпу тысячу листочков с вариантами. И вытащил Австралию. Отдал деньги и приехал сюда. Никто не знает, что это дар от меня. Вот что радостнее всего. — Арон встал. — Мне надо немного поспать. Усталость вселяет в меня тревогу.

Луиза осталась сидеть на диване и вскоре услышала его храп, который волнами перекатывался в ее мозгу. Она помнила эти звуки с прежних времен.

Вечером Арон повез ее в ресторан, притулившийся, точно орлиное гнездо, на самом верху скалистого уступа. Они оказались чуть ли не единственными посетителями, Арон, судя по всему хорошо знавший официанта, удалился с ним на кухню.

Обед стал для Луизы новым напоминанием о годах, прожитых с Ароном. Отварная рыба и вино. Всегдашнее меню их праздничных застолий. Она вспомнила своеобразный отпуск, когда они жили в палатках и питались щуками, выловленными Ароном в черных лесных озерах. В Северной Норвегии они ели также треску и мерланга, а во Франции — морской язык.

Через выбор меню он говорил с ней. Это был способ деликатно выяснить, не забыла ли она прошлое или оно по-прежнему живо для нее.

В душе шевельнулась грусть. Любовь не вернуть, как не вернуть умершего сына.

Той ночью они спали тяжелым сном. Один раз она проснулась, ей почудилось, что он вошел в комнату. Но там никого не было.

На следующий день Луиза встала рано, чтобы вместе с Ароном отправиться в дождевой лес, за которым он ухаживал. Из дома они вышли еще затемно. Красные попугаи куда-то подевались.

— Ты научился рано вставать, — сказала она.

— Сейчас я не понимаю, как прожил столько лет, ненавидя ранние утра.

Они проехали Аполло-Бей. Лес рос в долине, спускавшейся к морю. Арон сообщил, что это остатки древних тропических лесов, покрывавших когда-то южные районы Австралии. Теперь ими владеет частный фонд, который финансируется людьми, получившими одновременно с Ароном свои миллионы долларов за незащищенную исходную программу.

Они припарковались на площадке, покрытой гравием. Высокие эвкалипты вздымались перед ними стеной. Вниз по склону вилась тропинка, исчезавшая вдали.

Они двинулись в путь, Арон впереди.

— Я ухаживаю за лесом, слежу, чтобы не было пожаров, чтобы никто его не загаживал. Дорога через лес до начального пункта занимает полчаса. Обычно я наблюдаю за людьми, совершающими такую прогулку. Многие, вернувшись, выглядят как прежде, некоторые меняются. В тропическом лесу скрывается немалая часть нашей души.

Тропинка круто пошла вниз. Время от времени Арон останавливался, указывая рукой — на деревья (говорил, как они называются, каков их возраст), на ручейки далеко внизу, под ногами, где журчала та же вода, что и миллионы лет назад. У Луизы возникло ощущение, что на самом деле он показывает ей собственную жизнь, происшедшие с ним изменения.

На самом дне долины в глубине леса стояла скамейка. Арон вытер сиденье рукавом куртки. Отовсюду сочилась влага. Лес стоял молчаливый, сырой, холодный. Луиза подумала, что полюбила его, как любила бескрайние леса Херьедалена.

— Я приехал сюда, чтобы скрыться, — сказал Арон.

— Ты ведь не мог жить без людей вокруг. И вдруг понял, что в силах оставаться в одиночестве?

— Кое-что произошло.

— Что?

— Ты не поверишь.

Между деревьями, ползучими растениями и лианами что-то затрепетало. Какая-то птица взмыла вверх, к далекому солнечному свету.

— Я что-то потерял, когда осознал, что не могу больше жить с вами. Я предал тебя и Хенрика. Но в не меньшей степени предал самого себя.

— Это ничего не объясняет.

— А тут и объяснять нечего. Я сам себя не понимаю. Это единственная абсолютная истина.

— По-моему, ты пытаешься увильнуть. Неужели нельзя прямо сказать, в чем дело? В чем было дело?

— Я не могу объяснить. Что-то сломалось. Мне было необходимо уехать. Целый год я пил, блуждал в потемках, жег мосты, тратил деньги. Потом угодил в компанию этих сумасшедших, решивших спасти мировую память. «Защитники памяти» — вот как мы себя называли. Я пытался спиться, довести себя до смерти работой, ленью, рыбалкой, кормить красных попугаев, пока не умру на месте. Но выжил.

— Мне нужна твоя помощь, чтобы понять, что же, собственно, случилось. Смерть Хенрика — это и моя смерть. Я не могу вновь пробудиться к жизни, пока не пойму, что произошло на самом деле. Чем он занимался перед смертью? Куда ездил? С кем встречался? Что случилось? Он говорил с тобой?

— Три месяца назад он внезапно перестал писать. До этого я получал от него письма раз в неделю.

— Ты сохранил их?

— Все до единого.

Луиза встала.

— Мне нужна твоя помощь. Я прошу тебя просмотреть привезенные мной компакт-диски. Это копии документов с его компьютера, который я так и не нашла. Я прошу тебя сделать все возможное, покопаться среди единиц и нулей и выяснить, что там есть.

Они двинулись вверх по крутой тропинке к тому месту, откуда начали свою прогулку. Там как раз остановился автобус со школьниками, площадка заполнилась ребятней в разноцветных непромокаемых куртках.

— Дети доставляют мне радость, — сказал Арон. — Дети любят высокие деревья, таинственные овраги, ручьи, которые слышно, но не видно.

Они сели в машину. Рука Арона сжимала ключ зажигания.

— То, что я сказал о детях, относится и к взрослым. Я тоже способен любить ручей, который только слышно, но не видно.

По дороге к дому с попугаями Арон остановился у магазина купить продукты. Луиза прошла с ним внутрь. Похоже, он всех здесь знал, что удивило ее. Каким образом это уживалось с его стремлением быть невидимым, чужаком? Она спросила его об этом, пока они ехали вверх по крутой горной дорожке.

— Они не знают, как меня зовут и где я живу. В этом состоит разница между тем, чтобы знать человека и узнавать его. Они спокойны, видя знакомое лицо. Я тут свой. Больше им, собственно, ничего не требуется. Довольно и того, что я появляюсь здесь регулярно, не хулиганю и оплачиваю покупки.

В тот же день он приготовил обед, опять рыбу. «У него полегчало на душе, — подумала Луиза. — Точно сбросил с плеч какую-то тяжесть, не горе, нет, а что-то связанное со мной».

После обеда он попросил ее еще раз рассказать о похоронах и о девушке по имени Назрин.

— Он никогда не писал тебе о ней?

— Нет. Если и упоминал про девушек, то они оставались безымянными. Он мог описывать их лица или тела, но имен не называл. Хенрик во многих отношениях был странный парень.