Призрак - Роберт Харрис Страница 23

— И это была Рут?

— Да, это была Рут.

— А если бы она состояла в другой политической партии?

— Я отправился бы следом за ней и присоединился к любой из партий.

Он взглянул на меня и быстро добавил:

— Я мог бы и не состоять в ее партии. Просто мне хочется сказать, что мое политическое пробуждение длилось очень долго — не так легко менять свои взгляды. Моя вера в будущее Англии имелась уже тогда, но в то время она как бы дремала. Нет, я не стал бы присоединяться к любой партии. Но моя судьба сложилась бы иначе, если бы в тот день Рут не постучала в мою дверь… и не продолжала бы стучать.

— И если бы не было дождя.

— Не будь дождя, я нашел бы другой предлог, чтобы пригласить ее внутрь, — с усмешкой сказал Лэнг. — Я хочу сказать… Поймите, мой друг, я был не настолько уж безнадежен.

Улыбнувшись в ответ и покачав головой, я быстро сделал запись в блокноте: «Начало??»

* * *

Мы работали все утро, позволяя себе лишь короткие паузы для замены мини-дисков. В такие моменты я торопливо спускался на первый этаж — в ту комнату, которую Амелия и секретарши использовали как свой кабинет. Отдав записанный диск для распечатки, я быстро поднимался наверх. Так происходило дважды, и каждый раз при моем возвращении Лэнг сидел в той же позе, в которой я оставлял его. Сначала я подумал, что это проявление силы его сосредоточенности. Но затем мне стало ясно, что ему просто было лень шевелиться.

Я филигранно провел его через ранние годы, фокусируя внимание не столько на фактах и датах (Макэра собрал их должным образом), сколько на впечатлениях и физических объектах его детства. Половина дома в лейчестерском поместье. Личности отца и матери (строитель и учительница). Мирные ценности английской провинции шестидесятых годов, где единственными звуками по воскресеньям были звон церковных колоколов и гудки рожков на фургончиках с мороженым. Слякотные утренние игры в футбол в местном парке по субботам и долгие летние вечера у реки на крикетной площадке. Большой отцовский велосипед «Остин-атлантик» и его собственный первый трехколесник от фирмы Рэлайс. Комиксы «Орел» и «Виктор», забавные радиопостановки «Простите, но я прочитал это снова» и «Морская шутка». Финал мирового кубка 1966 года, автогонки «Зеткарс» и эстафеты «Приготовиться, внимание, старт!». Фильмы «Пушки острова Наварон» и «Продолжайте, доктор» в местном кинотеатре ABC. Театральная пьеса «Мой парень — конфетка» в исполнении Милли и синглы «Битлз» на гибких сорока-пятках, которые он крутил на «Dansette Capri» его матери.

Здесь, в кабинете Райнхарта, подобные мелочи английской жизни пятидесятилетней давности казались такими же старомодными, как безделушки, выполненные в жанре викторианской trompe I'oeil [19](и столь же уместными, как вы могли бы подумать). Но мой метод таил в себе хитрость. И Лэнг, с его талантом сопереживания, тут же ухватил основную идею, поскольку мы детализировали не просто его детство, а детство каждого, кто родился в Англии в середине прошлого века и чья молодость прошла в семидесятые годы.

— Прежде всего нам нужно убедить читателей отождествиться с Адамом Лэнгом, — сказал я ему. — Отбросить образ далекой фигуры в бронированной машине. Узнать в нем черты, которые знакомы им по собственной жизни. Пусть я мало смыслю в бизнесе, но мне понятно одно: как только вы завоюете симпатию читателей, они пойдут за вами на край света.

— Да, я уловил вашу мысль, — ответил он, кивая с одобрением. — Думаю, это блестящий подход.

Мы час за часом обменивались воспоминаниями, и, на мой взгляд, у нас созревала не очень точная копия его детства (я всегда пунктуален в таких вопросах и не собираюсь извращать исторические данные). То есть мы объединяли наши переживания в такой манере, что некоторые мои воспоминания ассимилировались им. Это может показаться вам шокирующим. Я сам был изумлен, когда один из моих клиентов, выступая в телевизионном шоу, рассказал о пикантном случае из своей жизни, который на самом деле произошел со мной. Да, это действительно так бывает. Успешные люди редко размышляют о своем прошлом. Их взгляд всегда направлен в будущее — вот почему им сопутствует удача. Такие персоны не приучены вспоминать былые годы: что они чувствовали, какую одежду носили, кто встречался с ними, каким был запах скошенной травы на лужайке у церкви в тот день, когда играли их свадьбу, или с какой силой первый ребенок сжимал им палец. Вот почему этим людям требуются призраки — чтобы освежить воспоминания.

И хотя мы с Лэнгом работали вместе очень короткий срок, я могу честно сказать, что прежде никогда не имел такого отзывчивого клиента. В конечном счете мы решили, что первым его воспоминанием была попытка убежать из дома в возрасте трех лет. Он услышал за спиной звук отцовских шагов и почувствовал силу мускулистых рук, когда тот сгреб его в охапку и отнес обратно домой. Мы вспомнили, как мать Лэнга гладила рубашки и каким был запах влажного белья на деревянной раме, которое сохло перед раскаленной печкой. В ту пору ему нравилось воображать, что эта рама с бельем была домиком. Его отец в фуфайке садился за стол и ел свинину или копченую рыбу, с которой капал жир. Его матери нравился сладкий херес и книга «Природа красоты» в золотистой обложке. Юный Адам мог часами смотреть на картинки. Именно они пробудили у него первый интерес к театру. Мы вспомнили детские спектакли, на которые он ходил (я сделал пометку выяснить, какие пьесы ставили тогда на утренниках в Лейчестере), и его дебют на сцене в школьной рождественской пьесе.

— Я играл волхва?

— Это будет звучать немного самодовольно.

— Овцу?

— Недостаточно амбициозно.

— Путеводную звезду?

— Идеально! Так и запишем!

Перед перерывом на ленч мы добрались до семнадцатилетнего возраста. Основным событием того периода была удачно исполненная главная роль в пьесе «Доктор Фауст», написанной Кристофером Марлоу. После нее Лэнг утвердился в желании стать актером. Макэра, с его типичной доскональностью, нашел хвалебную статью в «Лейчестерском вестнике» за декабрь 1971 года, где говорилось о том, что «заключительная речь героя, увидевшего вечное проклятие, очаровала публику и вызвала аплодисменты».

Пока Лэнг отдыхал и разминался, играя в теннис с одним из телохранителей, я спустился к секретаршам, чтобы взглянуть на распечатанный текст. Обычно часовое интервью содержит от семи до восьми тысяч слов. Мы с Лэнгом работали с девяти часов утра почти до часа дня. Амелия держала процесс распечатки под строгим присмотром. Девушки слушали запись через наушники. Их пальцы мелькали над клавиатурами, наполняя комнату мягким перестуком пластиковых клавиш. При благоприятном результате наша утренняя встреча могла дать мне до ста страниц текста с двойным пробелом. Впервые с тех пор, как я прибыл на остров, мое сердце омыла теплая волна оптимизма.