Милый Каин - Игнасио Гарсиа-Валиньо Страница 23

— Ну что, как тебе Хулио?

— Нормально.

— По-моему, он очень приятный человек. Вы даже вроде бы в шахматы сыграли?

С заднего сиденья донесся какой-то нечленораздельный звук, явно содержавший утвердительный ответ.

— И кто выиграл?

— Зачем спрашивать, если ты сама все знаешь?

— Да ладно тебе. В конце концов, в жизни всякое бывает. Сегодня выигрываешь, завтра проигрываешь. Зачем сердиться-то? Это ведь всего лишь игра.

— Нет.

Кораль увидела в зеркале, что Нико опустил взгляд. Он словно стеснялся своей непроизвольной, но в то же время искренней реакции.

— Ты пойми, я тоже прекрасно знаю, что такое неудачи и проигрыши. Иногда смириться с ними легко, в другой раз такое зло берет, что хочется не только фигуры разбросать, но и… доску, что ли, сломать. В общем, поступил ты вчера, конечно, плохо, но, если честно, я тебя прекрасно понимаю и даже считаю, что ты имел на это право. В конце концов, если что-то тебя злит, то лучше дать чувствам выход, а не копить раздражение внутри себя.

Нико в ответ лишь промолчал. Кораль уже успела привыкнуть, что он частенько одергивал ее таким образом, давал понять, что она увлеклась и излишне разговорилась.

— Почему он так хорошо играет? — после долгой паузы спросил Нико.

— Тебе правда интересно? Так вот, ты играл с настоящим профессионалом. Сеньор Хулио — мастер ФИДЕ.

На этот раз взгляды матери и сына сошлись в зеркале. Кораль даже не смогла бы сказать наверняка, утешила Нико эта информация или же, наоборот, еще больше расстроила.

— А ты откуда знаешь? Вы вроде бы с ним раньше не были знакомы?

Кораль резко затормозила, лишь в последний момент заметив собаку, перебегавшую дорогу. Сын только что поймал ее на вранье. Она никак не могла привыкнуть к этой проницательности Нико и его умению сопоставлять факты.

«Впрочем, беспокоиться не стоит. Скрыть прежние отношения с Хулио не составит большого труда», — рассудила женщина.

— Он сказал нам это потом, в саду, когда мы без тебя разговаривали, — соврала она.

— С чего бы это вдруг?

— Ничего удивительного не вижу. Вы только что сыграли партию, и ты проиграл. Вот он и попросил нас при случае передать тебе, что играл ты вовсе не с любителем, а с опытным высококлассным игроком.

Нико оценил ответ матери и не стал возражать. Он лишь подумал и заметил:

— Мог бы и сразу мне сказать, еще перед игрой, а не передавать через родителей на следующий день.

— Хватит тебе ворчать. В конце концов, это даже удача — сыграть с мастером. Не каждый день тебе такие соперники попадаются.

— Но пригласили-то вы его не для того, чтобы он со мной в шахматы играл. Я так понимаю.

Кораль вновь стало не по себе.

«Ну как объяснить Нико, что мы с Карлосом хотим ему добра, как дать ему понять, что он нуждается в помощи? С другой стороны, скрывать от него это было бы тоже несправедливо».

— Надеюсь, он сможет тебе помочь. Ты станешь лучше себя чувствовать, значит, и нам с папой будет легче. Мы ведь все хотим, чтобы тебе было хорошо.

Повисла долгая пауза. Кораль уже приготовилась к худшему, к любой выходке со стороны Нико.

Ответ сына, прозвучавший в конце концов, оказался для нее полной неожиданностью:

— А что? По-моему, неплохо придумано. По мне, так пусть приходит.

— Значит, ты не отказываешься от его помощи? — Кораль попыталась выцарапать из Нико согласие, выраженное максимально четко. — Вести себя будешь хорошо?

— Если он будет держаться нормально, то и я хамить ему не буду.

Потом Нико отвернулся к окну и всем своим видом дал матери понять, что считает разговор законченным.

— Может быть, он больше и не захочет к нам приходить, — со вздохом сказала Кораль.

— Это еще почему?

— Не знаю. Он ведь человек занятой. В общем, посмотрим.

Машина подъезжала к колледжу.

Хулио терпеть не мог бассейны. Они напоминали ему обстановку, в которой случилось одно из самых тяжелых событий его жизни. Когда ему было шестнадцать лет, именно в бассейне скончался его отец.

По субботам с утра они обычно ходили поплавать в ближайший спортивный комплекс. В тот день Хулио появился там на час позже условленного времени и был склонен полагать, что отец с сестрой уже наплавались вволю и вернулись домой. Он вошел в раздевалку и сразу понял, что здесь происходило что-то странное. Сама атмосфера в помещении словно излучала нервное напряжение и всеобщее возбуждение. В чаше бассейна не было ни души.

Пожилой посетитель, сидевший на скамеечке рядом с душевыми кабинами, сообщил Хулио, что некоторое время назад какой-то немолодой мужчина захлебнулся. Его вытащили из бассейна. Теперь спасатели пытаются привести его в чувство.

Возле бортика бассейна и вправду собралась толпа, обступившая пострадавшего таким плотным кольцом, что разглядеть происходящее там, за частоколом ног и голов в резиновых шапочках, не было никакой возможности. Все присутствующие говорили и даже кричали одновременно. Естественно, разобрать, что хотел сказать каждый из них, было по меньшей мере трудно.

Хулио вовсе не горел желанием вносить еще большую сумятицу своим присутствием и предпочел переждать неприятную ситуацию в расчете на то, что пострадавшего откачают и можно будет спокойно поплавать. Он всегда терпеть не мог нездоровое желание оказаться как можно ближе к месту любой трагедии, которое свойственно многим людям, мечтающим непременно стать свидетелями предсмертных хрипов пострадавшего. При виде толпы зевак, собравшихся на месте аварии или какого-нибудь другого происшествия, у него обычно начинался приступ мизантропии.

Поэтому Хулио вернулся обратно в раздевалку, снял резиновую шапочку и присел на скамейку. Сквозь неплотно прикрытые двери из бассейна доносились чьи-то крики и команды. Впрочем, разобрать, что именно говорили и кричали там, за дверью, было невозможно. Эхо, отражавшееся от куполообразного потолка, слишком сильно искажало голоса. Время от времени через раздевалку пробегали сотрудники бассейна.

«Да, „скорую“ уже вызвали! — прокричал из вестибюля консьерж. — Сейчас подъедут».

Хулио представил себе старика, на миг потерявшего сознание в глубокой части бассейна и тотчас же захлебнувшегося. Здесь всегда было много пожилых людей. Дежурный спасатель обычно приглядывал за ними.

Омедас сидел на скамейке, уперев локти в колени, опустив голову, и вдруг почувствовал себя плохо. Поток мыслей и образов, рождавшихся у него в голове, потерял связность и стройность, перед глазами поплыли круги, в нос с удвоенной силой ударил запах чистящего средства из только что вымытых душевых и испарения хлора из бассейна. Это сочетание, в общем-то привычное, на сей раз сработало как отравляющий газ, проникающий в самую душу.