Скованный ночью - Дин Кунц Страница 24

Глядя в глаза обезьяны, я испытывал столь странное физическое состояние, что совсем забыл о боли в лодыжке. Теперь она вернулась и стала еще более мучительной.

Пользуясь тем, что члены поисковой команды отвлеклись от своей цели и сильно шумели, я изо всех сил начал разминать больную ногу, перенося вес тела с пятки на носок и обратно. Этот маневр слегка ослабил боль; правда, я едва ли смог бы грациозно двигаться, вздумай одна из обезьян пригласить меня на танец.

Совещавшиеся члены поисковой партии заговорили в полный голос. Они были возбуждены. Хотя я не верил, что их язык хотя бы отдаленно напоминает наш, однако их ворчание, свист, шипение и пыхтение явно имели какой-то смысл. Кажется, резусы забыли, ради чего пришли сюда. Они легко отвлекались, быстро теряли ориентацию и изменяли общим интересам ради ссор с ближними. В первый раз за все время знакомства эти ребята показались мне до ужаса похожими на людей.

Чем дольше я слушал их, тем сильнее верил, что смогу выбраться из этого бунгало живым.

Я все еще качал ногой, сгибая и разгибая лодыжку, когда один из споривших покинул компанию и пошел к дверям столовой. Увидев блеск его глаз, я перестал двигаться и прикинулся шваброй.

Обезьяна остановилась на пороге гостиной и коротко взвыла. Казалось, то был призыв к остальным членам отряда, которые скорее всего ждали на крыльце или обыскивали спальни.

Тут же прозвучали ответные голоса. Они приближались.

Мысли о том, что сейчас на кухне появятся другие обезьяны – возможно, весь отряд, – было достаточно, чтобы погасить только что воскресшую надежду. Когда моя недолгая уверенность в себе сменилась таким же уверенным отчаянием, я вновь начал прикидывать варианты и не нашел ни одного стоящего.

Глубина моего отчаяния была такой, что я спросил себя, как на моем месте поступил бы бессмертный Джекки Чан. Ответ был прост: Джекки одним мощным прыжком выскочил бы из чулана, опустился в середине поисковой партии, лягнул одну обезьяну между ног, ладонями рубанул по шее двух других, сделал сальто, четко приземлился, хладнокровно придерживаясь избранного направления, совершил головокружительный пируэт, ломая руки и ноги множеству соперников, скорчил несколько уморительных гримас, которых никто не видел со времен Бестера Китона и Чарли Чаплина, пробежал по головам оставшихся членов отряда, выбил окно над раковиной и удрал. У Джекки Чана никогда не сводило лодыжку.

А лодыжка тем временем разболелась так, что у меня на глазах выступили слезы.

На кухню вошли новые обезьяны. Они оживленно переговаривались на ходу, словно обнаружение каких-то разложившихся останков было поводом для того, чтобы созвать всех родственников, открыть бочонок пива и устроить пир горой.

Я не мог понять, сколько резусов присоединилось к шести первым. Может быть, двое. Может быть, четверо. Но едва ли больше пяти-шести.

Слишком много.

Никто из вновь прибывших не проявлял интереса к моему углу комнаты. Они подошли к остальным, столпились вокруг чем-то очаровавшего их холмика разложившейся плоти и продолжили спор.

Однако везение не могло быть долгим. Они в любой момент могли продолжить обыск. Резус, который едва не обнаружил меня, мог вспомнить, что увидел в дальнем углу нечто странное.

Я подумывал о том, чтобы выбраться из чулана, прокрасться вдоль стены, выйти в дверь и спрятаться в углу столовой, как можно дальше от оживленной магистрали. До того как войти на кухню, первая поисковая команда должна была убедиться, что в столовой никого нет; едва ли они станут тщательно осматривать уже освоенную территорию.

Но проклятая нога не давала мне быстро двигаться, поэтому приходилось рассчитывать лишь на помощь темноты, моего старого, испытанного друга. Но если задержка будет долгой, мои нервы просто не выдержат и взорвутся.

Как только я убедил себя, что надо двигаться, одна из обезьян быстро отделилась от других, вернулась к порогу столовой и взвыла, очевидно призывая новых членов отряда подойти и понюхать мерзкие останки.

Вопли и бормотание толпы, собравшейся над трупом, не помешали мне услышать ответный крик, донесшийся из других комнат бунгало.

В кухне было лишь чуть менее шумно, чем в обезьяньем вольере. Сейчас принесут свет, и в этот момент я окажусь в Зоне Сумерек. Наверно, Кристофер Сноу – это не моя нынешняя сущность, а имя, которое я носил в прошлой жизни; сейчас же я – один из них, воплощенный заново в виде резуса. Может быть, мы находимся не в бунгало Мертвого Города, а в гигантской клетке, окруженной людьми, которые указывают пальцами и смеются, когда мы отворачиваемся от прутьев и начинаем чесать свой голый зад.

Хотя, думая о свете, я всего лишь искушал судьбу, в передней части дома что-то замерцало. Я узнал об этом только потому, что обезьяна у порога столовой начала возникать из черноты, как изображение на проявляемой фотопленке.

Это превращение не только не встревожило, но даже не удивило маленькую бестию, из чего следовало, что за светом послала именно она.

Я радовался этому обстоятельству намного меньше обезьяны. Скрывавшая меня завеса тьмы должна была упасть с минуты на минуту.

Поскольку приближавшийся свет был скорее белым, чем желтым, и не мигал, как открытое пламя, он был больше всего похож на свет фонарика. Луч не сфокусировался на дверном проеме; наоборот, остановившаяся там обезьяна была окутана сиянием, что указывало на большой фонарь с двумя-тремя батарейками.

Выходит, члены отряда обладали достаточно ловкими руками, чтобы пользоваться инструментами. Они то ли нашли фонарь, то ли украли его – скорее последнее, потому что эти обезьяны относились к закону и праву собственности с таким же уважением, как к правилам этикета мисс Мэннерс.

Обезьяна, стоявшая в дверях, осматривала столовую со странным удивлением, если не сказать с благоговением.

Резусы, столпившиеся в дальнем углу комнаты, которого я не видел, внезапно умолкли. Я подозревал, что их позы соответствуют позе обезьяны, находившейся в поле моего зрения. Видимо, они тоже были зачарованы или испытывали священный трепет.

Так как в источнике света не было ничего экзотического, я предположил, что это благоговение вызвала сама фигура светоносца. Хотя этот малый заинтересовал меня, я не хотел умирать ради удовлетворения собственного любопытства.

Тем временем на кухне стало опасно светло. Монархия тьмы перестала быть абсолютной. Я уже различал контуры буфетов.

Опустив глаза, я увидел собственные руки и пистолет. Хуже того, я видел свою одежду и обувь, которые были совершенно черными.

Лодыжку снова обожгла боль, но я старался не думать об этом. Как будто можно не думать о медведе-гризли, который грызет твою ногу…

Чтобы лучше видеть, я сморгнул слезы боли и капли холодного пота. Следовало забыть об опасности, которую нес с собой свет, иначе отряд скоро обнаружит запах туалетной воды «Сноу», несмотря на вонь гниющих останков.