Ночь Томаса - Дин Кунц Страница 24

Лично я не думал, что это удачная стратегия — говорить стае голодных хищников, что они выбрали неудачное время и сейчас их никак обслужить не могут.

Шерсть у них поднялась дыбом. Уши прижались к голове. Мышцы напряглись.

Эти ребята настроились на сытную трапезу.

Когда она приблизилась к ним еще на шаг, я ничего не сказал, но только по одной причине: боялся, что заговорю голосом Микки-Мауса. Однако последовал за ней, коснулся ее плеча.

Игнорируя меня, она продолжила разговор с койотами:

— Я — не ваша. Он — не ваш. Теперь вы можете уходить.

В некоторых регионах этой страны койотов называют волками прерий, что, конечно же, звучит красивее, но, даже если назвать их мохнатыми крошками, они не превратятся в игривых щенков.

— Теперь вы можете уходить, — повторила Аннамария.

И, что удивительно, уверенность, с которой держались хищники, исчезла. Шерсть опала, они перестали скалить зубы.

— Теперь, — настаивала Аннамария.

Больше не желая встретиться с нею взглядом, они смотрели кто направо, кто налево, словно не понимали, как попали сюда и почему проявили такую неосмотрительность, оказавшись в непосредственной близости от опасной беременной женщины.

Помахивая хвостами, опустив головы, виновато оглядываясь, с побитым видом они ретировались в туман, словно ранее это именно их провела Красная Шапочка, а теперь еще и эта история, вот им и не оставалось ничего другого, как засомневаться, а хищники ли они?

Аннамария позволила мне вновь взять ее за руку, и мы двинулись дальше.

— Значит, ты умеешь говорить с животными, — поразмыслив о произошедшем на моих глазах, нарушил я долгую паузу.

— Нет. Так только казалось.

— Ты сказала, что они не те, кем выглядели.

— А кто тот? — спросила она.

— Так кем же они были… помимо того, кем выглядели.

— Ты знаешь.

— Это не ответ.

— Всё в свое время.

— И это тоже не ответ.

— Другого сейчас не будет.

— Понимаю.

— Еще нет. Но поймешь.

— Я никогда не видел Белого Кролика, но мы провалились из этого мира в Страну чудес.

Она сжала мою руку.

— Этот мир и есть Страна чудес, молодой человек, как тебе хорошо известно.

Справа от нас, лишь изредка возникая из тумана, по краю каньона, параллельно нам, крались койоты, на что я и обратил ее внимание.

— Да, они могут быть настойчивыми, — заметила она, — но решатся ли посмотреть на нас?

Я какое-то время еще поглядывал на них и ни разу не увидел блеска желтых глаз. Смотрели они в землю.

— Если ты можешь справиться со стаей койотов, не уверен, что я действительно тебе нужен.

— Я не могу повлиять на людей, если они захотят пытать меня или убить. Против них я беззащитна, и, если они настроены решительно, меня ждут страдания. А койоты… они меня не волнуют, вот и тебе не стоит обращать на них внимания.

— Ты, похоже, знаешь, о чем говоришь, — кивнул я, — но койоты все равно немного меня тревожат.

— «Добродетель смела, а чистота бесстрашна…»

— Шекспир, да? — спросил я.

— «Мера за меру».

— Я не знаю этой пьесы.

— Теперь знаешь.

При всем моем восхищении бардом Эвона, мне представлялось, что чистоте следовало бы побаиваться этих крадущихся в тумане силуэтов, если она не хотела, чтобы ее прожевали и проглотили.

За несколько кварталов до Коттеджа счастливого монстра, куда мы направлялись, наши зубастые сопровождающие растаяли в тумане и более не возвращались, хотя я подозревал, что мы видели их не в последний раз.

Дом стоял отдельно от остальных, в конце узкой аллеи с потрескавшимся асфальтом, обсаженной огромными гималайскими кедрами, ветви которых прогибались под туманом, как под снегом.

С высокой крышей, мансардными окнами, обшитыми досками стенами, вьюнами, уходящими на крышу, большой коттедж словно сошел с романтических полотен Томаса Кинкейда. [25]

Как любопытные привидения, щупальца тумана приникали к окнам, заглядывали внутрь, будто хотели определить, пригодны ли комнаты для бестелесных жильцов.

Темно-янтарный свет пробивал эти фантомные призраки насквозь, вырываясь из дома через восьмигранные стеклянные панели.

Пока мы шли по аллее, я рассказал Аннамарии о Блоссом Роуздейл, у которой ей предстояло провести час или два. Сорока пятью годами раньше пьяный и злобный отец бросил шестилетнюю Блоссом, головой вперед, в бочку, где зажег мусор, спрыснутый керосином.

К счастью, девочка была в плотно прилегающих очках, а потому избежала слепоты и спасла веки. Даже в шесть лет ей хватило ума задержать дыхание, и этим она уберегла легкие. Она свалила бочку набок и выползла из нее, вся в огне.

Хирурги сохранили одно ухо, воссоздали нос (конечно, он лишь отчасти напоминал настоящий) и губы. Волос Блоссом лишилась навсегда. Лицо покрывали жуткие шрамы, убрать которые не было никакой возможности.

В начале прошлой недели, на прогулке, я наткнулся на Блоссом, когда она свернула на обочину, потому что у автомобиля спустило колесо. И хотя она настаивала, что может поменять колесо сама, я избавил ее от хлопот, потому что Блоссом не доросла и до пяти футов, на обожженной левой руке у нее остались только большой и указательный пальцы, да к тому же в любую минуту мог пойти дождь.

После того как запаска заняла место проколотого колеса, Блоссом настояла на том, чтобы я поехал к ней выпить кофе и съесть кусок ее бесподобного пирога с орехами и корицей. Свой дом она называла Коттеджем счастливого монстра, и, хотя жила Блоссом в коттедже и действительно была счастлива, от монстра в ней было не больше, чем в Инопланетянине Спилберга, которого она немного напоминала.

Потом я заглянул к ней еще раз, вечером поиграть в джин-рамми [26]и поговорить. Хотя она выиграла три партии из трех (десять очков оценивались в цент), дело шло к тому, что мы станем хорошими друзьями. Однако она не знала о сверхъестественной стороне моей жизни.

И теперь, открыв дверь на наш стук, Блоссом воскликнула:

— Ах! Заходите, заходите. Бог послал мне дилетанта-картежника. Еще одна молитва услышана. У меня будет «Мерседес».