Дрожь - Роберт Ферриньо Страница 24

Она была действительно рада, что Джимми ни разу не подозревался в насилии. У него существовало алиби только на три из убийств Яйца. Дважды его видели в кино, а в день убийства Карлоса Мендосы Джимми болтался с юным оператором Ролло Бойсом. Хоулт доверяла двум тестам Джимми на детекторе лжи больше, чем всем свидетелям и алиби, но прежде всего верила своей интуиции.

Джейн взяла сумочку и достала из нее порнографический снимок брата Джимми. Фотография лежала в вакуумном пакетике — «полицейском презервативе», как называл его один из учителей Хоулт в академии. Никогда прежде это определение не казалось Джейн столь уместным. Она разгладила пакет, чтобы лучше рассмотреть изображение, и увидела доктора Джонатана Гейджа во всей красе и славе. Блондинка заглатывала его пенис, и ее волосы блестели от вспышки. Хоулт никогда не позволила бы мужчине заснять себя в таком виде. И тем более хранить подобные снимки. Секс сексом, а доверие доверием.

Джейн практически ничего не знала о Джонатане — Джимми не многое рассказал о своей семье. Все, что он говорил, не вызвало у нее ни интереса, ни подозрения. Хоулт задумчиво подперла щеку, рассматривая на снимке вздувшиеся вены на шее мужчины, и отложила фотографию на стол.

Синоа объясняла ей, что поляроидные снимки, сделанные одной и той же камерой, просто вычислить: мелкие частички пыли и песка, попавшие в механизм, оставляют на поверхности фотографии микроскопические царапинки и повреждения, своего рода отпечатки пальцев — уникальные и неповторимые знаки. За последний год Мария исследовала сотни снимков для Джейн, но ни один из них не совпал по «рисунку» с фото Киннесона. Даже если повезет с этим, порнографическим, Хоулт не сможет использовать его в суде. Однако сейчас это не имело особого значения — если и здесь не окажется совпадения, она закроет дело.

Джейн взяла бокал и сделала большой глоток. На удачу! Надо только отдать снимок Марии — только ей Хоулт по-настоящему доверяла. Синоа не станет докладывать Дифенбахеру или доктору Чакабарти, начальнику лаборатории. Конечно же, она зарегистрирует поступивший заказ, но сделает это так, чтобы никто не догадался о сути исполняемой процедуры. Синоа очень серьезно относилась к формальностям и обладала добродетелью истинной католички, чья вера отличалась искренностью, но не выставлялась напоказ.

Хоулт аккуратно вернула фотографию обратно в сумку. Она не верила, что Джимми мог так нагло обмануть ее со снимками жертв Яйца, а это означало одно из двух: либо он сам ошибся, либо действительно видел их. Прямо за окном сверкнула молния, но Хоулт даже не вздрогнула. Завтра же она отдаст снимок Марин, а потом наведет справки о докторе Гейдже.

— Ты не поверишь, кто мне сейчас звонил, Мак! — Акула вышел из офиса, пригнувшись, чтобы не удариться головой о притолоку. Его тяжелые шаги раздавались по всему коридору. Сегодня не намечалось никаких мероприятий. — Мак?!

Приятель Акулы в одиночестве сидел за стойкой бара, пил лимонад и смотрел телевизор. Гром сотрясал стекла, и Акула ежился, словно мерз на улице под проливным дождем. Хоть на шее у него и были вытатуированы молнии, на самом деле он ненавидел шторм. Во время бури Акула чувствовал себя маленьким и уязвимым. Он ткнул пальцем в экран, на котором кривлялся Робин Уильямс.

— Робин Уильямс — еврей. Ты в курсе? — спросил Акула.

— У него не еврейская фамилия, — спокойно ответил Маклен, не отрывая взгляда от экрана.

— Да так и задумано, они конспирируются!

— Я балдею от Робина Уильямса и плевать хотел, кто он по национальности, — отрезал Маклен.

Акула не стал спорить.

— Мне позвонил Ворсек. Чипы появились в продаже!

— Так что ж ты сразу не сказал, а начал тут рассуждать, кто еврей, а кто нет?! — Маклен выключил телевизор.

— Не стоит спешить: Ворсек на прошлой неделе приобрел пятьдесят штук, скупил все, что было у продавца.

— Чертов Ворсек! — выругался Маклен и ринулся в офис, едва успевая перебирать костылями. — Наверное, как и ты, слишком занят проблемой, лесбиянка ли Опра, и поэтому ни хрена не успевает заняться делами.

— Опра не лесбиянка, она негритоска.

— Кто продавал мои чипы? — взревел Маклен.

— Ну, ты же знаешь Ворсека. Он сначала хочет получить свою долю.

Узенькие глазки Маклена горели от нетерпения. Раньше, до того как его подстрелили, он обладал телосложением настоящего борца с крепкими руками и мощными кулаками. Сейчас он стал еще сильнее. Не мог нормально ходить, зато спокойно отжимался раз двести, даже не вспотев. Опираясь на костыли, Маклен остановился, и его ступни безвольно повисли.

— Что ты хочешь сделать, Мак?

— А ты как думаешь? — ответил он. Сверкнула молния, и Маклен подождал, пока стихнут раскаты грома, чтобы его было хорошо слышно. — Вытащи свою голову из задницы и бегом перезванивать Ворсеку! Скажи, что у нас его деньги.

Фишер сидел за столом в сливово-розовом алькове (розовый цвет настраивал на преуспевание и притягивал позитивную энергетику), его руки лежали на учетной книге. В последний раз, когда Ролло заходил к нему, Фишер пребывал в той же позе. Было это примерно месяц назад.

— Ролло, какой приятный сюрприз! Как продвигаются дела с фильмом?

— Пока не очень. У меня, как бы это сказать, проблемы с распространением. — С одежды Ролло стекала вода, и капли падали прямо на темно-коричневый ковер (цвет означал очищение, новые начинания).

Фишер кивнул. Это был тучный мужчина средних лет с тусклыми грустными глазами. Его лицо напоминало морду умного бассет-хаунда.

— Я очень ценю то, что ты популяризируешь мою идею о «Хромогенезе», но прекрасно понимаю, что мир с трудом принимает новаторов и не всегда готов к смелым изобретениям.

— Да, точно. Ну и пошли они, да?

— Действительно. — Слова Фишера мягко скатывались с губ, словно ватные шарики.

Раньше Фишер зарабатывал уходом за собаками. Получив после смерти матери небольшое наследство, он бросил это дело и вложил все деньги в новый проект — «Хромогенез». Он придумал салоны релаксации, в которых посетители должны были настраиваться на определенные эмоциональные волны. Нужный эффект достигался исключительно за счет различных цветовых оттенков. Например, багрово-алая комната делала вялых более активными, а ярко-розовая, наоборот, успокаивала агрессивных, снежно-белая помогала интеллектуально очиститься и раскрывала умственный потенциал и так далее.

Сама идея создания подобного заведения пришла в голову Фишера случайно. Он пытался унять сексуально озабоченного пуделя, надев на него свои очки с розовыми стеклами. Животное моментально угомонилось и перестало насиловать ногу Фишера, потеряв к ней всякий интерес. И по сей день Фишер не мог объяснить, зачем нацепил на собаку собственные очки, но предполагал, что его просто осенило, а именно такие спонтанные открытия и двигали науку вперед.