Матери - Жереми Фель Страница 25

– Нет, не стоит, я ей уже сказала, что приеду поздно и ждать меня не нужно.

– Прекрасно! Тогда пошли готовить еду.

В кухне Хейли принялась разглядывать висевшие на стене открытки. Норма включила радио и поставила на стол тарелку с мясом в целлофановой упаковке.

– Ты же не прямо сейчас собираешься в дорогу, – сказала она, беря с разделочного стола бутылку вина «Зинфандель». – Так что можешь присоединиться ко мне…

Норма протянула ей бокал. Хейли немного удивилась, что такая женщина предлагает выпить несовершеннолетней.

– Я и дня не могу прожить без бокальчика красного вина. Одни говорят, оно полезно для здоровья, а другие – так недолго и спиться.

– Вот и мой отец обожает вино, он обустроил у нас дома винный погребок и иногда даже зовет меня попробовать, хотя мне еще рановато.

– О, как же тебе повезло! Я тоже подумывала устроить у себя в подвале винный погребок, но, увы, на хорошее вино у меня не хватает денег.

Они чокнулись, и Норма посмотрела в сад.

– По крайней мере, Синди нашла себе забаву в виде твоей клюшки для гольфа, – заметила она, поднося к губам бокал. – Я попросила ее быть осторожнее, ведь клюшки, должно быть, дорого стоят.

– Это клюшки моей матери, так что главная их ценность именно в этом.

– О, надо было раньше сказать, я бы ей мигом растолковала, что к чему!

– Нет, пусть играет, ничего страшного. Признаться, когда я была в ее возрасте, для меня это было что угодно, только не развлечение. Я их просто ненавидела, для меня было просто невыносимо тренироваться после школы вместо того, чтобы играть с подружками. Ладно, раз уж на то пошло, расскажу вам про будни почти профессиональной спортсменки. На самом деле я полюбила все это после того, как выиграла свой первый турнир: на меня нахлынуло какое-то необъяснимое чувство, и мать так…

– …гордилась, – сказала за нее Норма, подходя ближе. – Да и как в таких случаях не гордиться! Знаю, сама я порой слишком многого требую от Синди, но она очень быстро падает духом, а на нашем поприще тех, кому улыбается удача, можно по пальцам перечесть. Пока для нее это как игра, но она еще успеет меня поблагодарить, как-нибудь потом. Чтобы поверить в себя, ей нужно победить в конкурсе, как, в сущности, и тебе.

К ним в кухню вошел Грэм с большим мешком угля в руке. Он поставил его к стене, тоже плеснул себе вина и прислонился к газовой плите.

– Надо бы и Томми позвать, – предложил он, сделав пару глотков. – А то он все сидит, запершись в своей комнате.

– Я только и зову его, Грэм, или что, прикажешь привести его под дулом пистолета?

Грэм рассмеялся. Хейли посмотрела в его небесно-голубые глаза и, почувствовав, что зарделась, тут же отвернулась.

Вот дурочка: он уже наверняка заметил, как она смутилась! Сейчас в ее душу можно было заглянуть как в раскрытую книгу.

Грэм поставил бокал на рабочий стол, подхватил мешок с углем и понес в сад.

Время шло к семи вечера, и стало уже не так душно. Норма с Хейли устроились у шезлонгах, а Синди качалась на качелях, взмывая все выше и выше, так, что веревки скрипели. Норма наблюдала за ней с некоторой опаской, но сдерживалась и молчала. Потом взяла бутылку с вином и снова наполнила бокалы.

У Хейли на душе становилось все легче: вино и мысль о том, что не нужно ехать к тетушке, словно избавили ее от тяжкого бремени. И что ей вдруг взбрело в голову отправиться куда-то там на целую неделю!..

Они говорили с Нормой обо всем на свете: о непривычной жаре, с некоторых пор установившейся на Среднем Западе; о крушении самолета «Американ эйрлайнз», в причастности к которому кое-кто уже подозревал террористов… Потом Хейли едва ли не самым естественным образом заговорила о личном: о своих непростых отношениях с Нилом; о недавних спорах с Линдси; об отце, которого она любила, несмотря ни на что; о жизни, которую она рисовала себе после турнира; о своем желании поскорее уехать в Лос-Анджелес и побродить босой по песчаному пляжу в Санта-Монике…

Где Нил сфотографировал бы ее, увековечив так же, как восемнадцать лет назад сделал отец, запечатлев на пленке ее мать.

Норма слушала внимательно. Она была из тех людей, которые действительно умеют слушать. Возможно, потому, что она была старше Хейли: ведь ей было почти столько же лет, сколько могло быть ее матери, не попади она в ту аварию.

Спустя час они сидели в саду и ужинали по-настоящему в семейном кругу, к чему Хейли не привыкла. Норма приготовила говядину с жаренной на гриле кукурузой и запеченной в углях картошкой; она бдительно следила, чтобы Синди ела, запрещая ей класть слишком много кетчупа и майонеза, что явно раздражало Грэма, – когда мать отлучилась на кухню за водой, он бросил внушительный ломоть бекона на тарелку сестренке, и та, прыснув, мигом отправила его себе в рот.

Томми заглатывал говядину большими кусками, будто не ел несколько дней. Хейли не преминула заметить странные взгляды, которыми братья, точно заговорщики, обменивались во время обеда. Она прекрасно понимала: дело было в ней.

И это ее даже забавляло.

Мальчишки и есть мальчишки.

Норма вернулась с большущим кувшином воды, когда Синди поспешно дожевывала остатки бекона. Посмотрев на дочурку какое-то время и сообразив, в чем дело, она нежно погладила ее по голове, едва сдерживая слезы, поскольку отлично понимала, что бывает слишком строга к своей девочке, еще такой маленькой.

Опустошив свою тарелку, Грэм ушел готовиться к отъезду в город, где собирался встретиться с подружкой. За обедом Хейли чувствовала, что он чем-то озабочен. Возможно, это было как-то связано с их разговором в машине о том, что он собирается в Нью-Йорк, но так и не успел признаться в этом матери. Перед отъездом Грэм всех поцеловал. Хейли подмигнула ему и пожелала удачи. Он сразу смекнул, что она имела в виду, и подмигнул ей в ответ.

Чуть погодя Норма повела Синди укладываться спать. Хейли с тревогой смотрела, как темнеет небо. Ей не очень-то улыбалось рулить всю ночь, но до федеральной автострады отсюда было рукой подать. Однако, если отец все узнает, у него наверняка случится припадок, решила она, нервно почесав ногу сквозь джинсы.

В одной из комнат второго этажа зажегся свет. Хейли представила, как Норма укладывает дочку в постель, и подумала, а будет ли она рассказывать ей сказку перед сном. Мать Хейли иногда пела ей какую-нибудь песенку. Тогда она становилась совсем другой, не похожей на ту женщину, которой была на поле для гольфа: из нее так и лилась нежность, напрочь исчезавшая во время многочасовых тренировок.

Потом Хейли пришлось привыкнуть засыпать без колыбельных; она закрывала глаза и представляла, как в тишине, в которой она будто растворялась, звучит материнский голос; со временем она стала забывать его тембр и мало-помалу он превратился в подобное тонкой нити смутное воспоминание, которое она, однако, старалась сохранить в глубине своего сознания.