Загадай число - Джон Вердон Страница 25

Захваченный собственным программным текстом, Меллери говорил убедительно и красиво — эта теория мобилизовала его, невзирая на стресс.

Гурни сказал:

— У меня такое впечатление, что ты говоришь о каком-то личном источнике боли, а не об общечеловеческой проблеме.

Меллери медленно кивнул:

— Нет боли хуже, чем когда в одном теле живет два человека.

У Гурни было странное чувство. Оно то и дело появлялось после того, как Меллери впервые приехал в Уолнат-Кроссинг, но только теперь Гурни с грустью понял, что он чувствовал. Это была тоска по относительной ясности уже совершенного преступления, когда есть то, что можно измерить, описать и проанализировать — отпечатки пальцев и следы, образцы волос и тканей, показания свидетелей и подозреваемых, алиби, которые нужно проверить, оружие, которое нужно найти, пули для баллистической экспертизы. Никогда раньше он не сталкивался с делом настолько неопределенным, настолько не поддающимся стандартной процедуре.

Спускаясь по горе к деревне, он раздумывал про страхи Меллери — с одной стороны, злонамеренный преследователь, с другой — вмешательство полиции, чреватое отчуждением клиентов. Уверенность Меллери, что лекарство опаснее болезни, держало ситуацию в подвешенном состоянии.

Ему было интересно, о чем Меллери может умалчивать. Знал ли он, какой именно поступок из давнего прошлого мог быть причиной угроз и намеков? Знал ли доктор Джекил, что сделал мистер Хайд?

Лекция Меллери о двух разумах, воюющих в одном теле, заинтересовала Гурни по своим причинам. Она напоминала его собственную догадку, подкрепленную увлечением портретами преступников, о том, что раздвоение сознания заметно по лицу, и особенно по глазам. Раз за разом он сталкивался с лицами, которые в действительности были двумя лицами в одном. На фотографиях это было особенно заметно. Достаточно было заслонить половину лица листом бумаги и описать человека, которого видишь на правой половине, а затем на левой. Удивительно, насколько разными могли быть эти описания. Человек мог казаться спокойным, терпимым, мудрым с одной стороны — и холодным, недружелюбным, склонным к интригам с другой. В лицах, где невыразительность пронзала вспышка зла, выдававшая способность убивать, эта вспышка часто присутствовала только в одном глазу. Возможно, при живом общении мозг объединял и усреднял свойства этих сторон, но на фотографиях это различие было трудно не заметить.

Гурни вспомнил фотографию Меллери на обложке его книги. Он пообещал себе рассмотреть снимок получше, когда доберется домой. Он также вспомнил, что надо перезвонить Соне Рейнольдс, которую Мадлен упоминала с такой колкостью в голосе. В нескольких милях от Пиона он остановился на засыпанной гравием обочине, отделявшей дорогу от местной речушки под названием Эзопов ручей, достал мобильный и набрал номер галереи. Через четыре гудка мягкий голос Сони предложил ему оставить сообщение любой длины и содержания.

— Соня, это Дэйв Гурни. Я помню, что обещал тебе на этой неделе прислать портрет, и я надеюсь завезти его в субботу или хотя бы прислать тебе файл по электронной почте, чтобы ты могла его распечатать. Он почти готов, но я еще не до конца им доволен. — Он сделал паузу, обратив внимание, что говорит чуть более низким и мягким голосом, чем обычно. Это всегда случалось с ним при общении с привлекательными женщинами, как верно подметила Мадлен. Он прочистил горло и продолжил: — Важнее всего поймать характер. На лице должна читаться кровожадность, особенно в глазах. Я над этим сейчас работаю и это занимает уйму времени.

Раздался щелчок, и вслед за ним — запыхавшийся голос Сони.

— Дэвид, я тут. Не успела добраться до телефона, но я все слышала. Я тебя понимаю, хочется, чтобы все получилось идеально. Но было бы здорово, если бы ты действительно успел к субботе. В воскресенье будет фестиваль, в галерее будет куча народу.

— Я постараюсь. Может быть, ближе к вечеру.

— Отлично! Я закрываюсь в шесть, но сама задержусь еще на час. Тогда и приезжай. Как раз будет время поговорить.

Он в очередной раз поразился, что любые слова, сказанные голосом Сони, звучат как сексуальная прелюдия. Конечно, он понимал, что слишком многое домысливает. Он также понимал, что ведет себя довольно глупо.

— В шесть часов, хорошо, — услышал он собственный голос и вспомнил, что кабинет Сони, с его огромными диванами и мягкими коврами, больше похож на будуар, чем на место, где решаются деловые вопросы.

Он бросил телефон обратно в бардачок и окинул взглядом долину. Голос Сони, как обычно, внес сумбур в стройный ход его мыслей, и теперь они лихорадочно носились в его голове: слишком уютный кабинет Сони, настороженность Мадлен, невозможность заранее знать, какую цифру загадает человек, кровь, как роза, красная, шесть-пять-восемь — в гости просим, Харибда, неправильный абонентский ящик, нежелание Меллери связываться с полицией, серийный убийца Питер Пиггерт, обаятельный юный Джастин, богатая стареющая Кадди, доктор Джекил и мистер Хайд и так далее и тому подобное, безо всякой связи и ясности. Он открыл окно у пассажирского сиденья, со стороны речушки, откинулся назад, закрыл глаза и попытался сконцентрироваться на звуке воды, бегущей по камням.

Его разбудил стук в окно над ухом. Он поднял взгляд и увидел невыразительное квадратное лицо, глаза были скрыты солнечными очками, а над ними чернел козырек полицейской кепки. Он опустил стекло.

— Сэр, с вами все в порядке? — Вопрос прозвучал скорее угрожающе, чем сочувственно, а слово «сэр» было скорее формальным, нежели вежливым.

— Да, спасибо, мне просто надо было закрыть глаза на пару минут. — Он взглянул на часы на панели приборов. Пара минут, как он заметил, растянулась на четверть часа.

— Куда вы направляетесь, сэр?

— В Уолнат-Кроссинг.

— Понятно. Вы сегодня употребляли алкоголь, сэр?

— Нет, офицер, я не пил.

Мужчина кивнул и сделал шаг назад, чтобы взглянуть на машину. Его рот — единственная различимая черта его лица, по которой можно было как-то судить о его настроении, — был презрительно искривлен, как будто он считал, что Гурни заведомо врет, что не пил, и намеревался найти тому доказательство. Он нарочито неторопливо обошел машину и вернулся к открытому окну рядом с водительским сиденьем. После долгой паузы он спросил с плохо скрытой угрозой, более уместной в пьесе Гарольда Пинтера, чем в рутинной проверке на дороге:

— Вы знали, что здесь нельзя парковаться?

— Я не сообразил, — спокойно ответил Гурни. — Я собирался остановиться всего на пару минут.

— Позвольте взглянуть на ваши права?

Гурни достал документы из бумажника и протянул их из окна. Он не любил в таких случаях щеголять тем, что он отставной детектив полицейского управления Нью-Йорка, со связями, которые при необходимости можно задействовать, но в этом копе он чувствовал неуместную надменность и враждебность, чреватые как минимум неоправданной задержкой. Он неохотно достал из бумажника еще одну карточку.