Эффект Марко - Юсси Адлер-Ольсен Страница 25

Бокальчик?! Сегодня был такой дрянной вечер, что он запросто мог влить в себя всю бутылку целиком.

– Звонила твоя бывшая супруга Вигга, – выдал Мортен очередную фразу. Это не обрадовало Карла. – Она говорит, ты должен навестить ее мать.

Мёрк вновь бросил взгляд на бутылку. К сожалению, она была уже наполовину пуста.

Мортен протянул ему бокал, собираясь налить в него вина.

– Карл, ты какой-то мрачный. Поездка была неудачной? Ты снова взялся за одно из этих жутких дел?

Мёрк покачал головой, дотронулся до запястья квартиросъемщика и осторожно наклонил бутылку в его руке. Надо было наливать самому.

– Хорош!

Обычно Мортен не был склонен чувствовать настроение Карла, но тут затруднений не возникло. Он вернулся к своим кастрюлям.

– Будем ужинать через десять минут.

– А где Йеспер? – поинтересовался Карл, осушив первый бокал одним глотком, не особо вникая в букет, аромат дубовой бочки и винтажность.

– Господи боже мой, да кто ж его знает. – Мортен покачал головой, растопырив пальцы на руках. – Он сказал, ему надо зубрить что-то там…

И прервал сам себя каким-то щебечущим смешком. Сам-то Карл не считал это таким уж забавным, всего за месяц до финального экзамена на получение аттестата зрелости. Если Йеспер его не сдаст, то поставит рекорд Дании по количеству незавершенных попыток получить доступ к высшему образованию. И что будет делать этот 21-летний юноша в современной Дании? Нет, это было как-то совсем не смешно.

– Алоха, Карл, – донеслось с постели из гостиной. Значит, проснулся Харди.

Мёрк вырубил никогда не умолкающий телик и присел на кровать рядом с Харди.

Прошло несколько дней с тех пор, как он последний раз глядел в глаза своего бледнолицего друга. Кажется, во взгляде этого покалеченного человека появилось какое-то особое свечение? По крайней мере, раньше он не обращал на это внимания. Это напоминало чуть ли не влюбленность, внезапно получившую импульс для своего развития, или чувство, охватывающее человека после выполнения давнего обещания.

Однако у Харди имелась встроенная призма, фильтрующая настроения окружающих, которая, судя по всему, образовалась после многих лет тренировок во время допроса преступников. Создавалось ощущение, что он обладал особой способностью вытягивать из человеческой ауры цвета, отвечающие за умонастроение и степень душевного волнения. Именно через этот фильтр Харди смотрел сейчас на Карла.

– Что стряслось, старина? В Роттердаме все прошло неудачно? – спросил он.

– Да, не особо. Мы не продвинулись в нашем деле, Харди, мне жаль. Их рапорты под стать фильмам по Мортену Корку: ни основы, ни проработки, ни рассуждений.

Харди кивнул. Естественно, поездка не принесла результатов, на которые он надеялся, и в то же время, странным образом, это, кажется, не расстроило его. И еще, он назвал его «стариной». Когда он последний раз так к нему обращался?

– Я хотел спросить у тебя то же самое, Харди. Что стряслось? Я вижу по тебе. Что-то случилось.

Тот улыбнулся.

– Да уж, да уж… Только, может, ты сам быстренько оценишь ситуацию и скажешь мне, что случилось, господин вице-комиссар полиции? Хотя, возможно, это не так уж и очевидно… Но тогда, быть может, мы окажемся не голословны, утверждая, что на нашей улице произошел небольшой праздник?

Карл отпил глоток вина и скользнул взглядом по долговязому телу. Двести семь сантиметров несчастья под пододеяльником до того белоснежным, что, кажется, лишь профессиональная домашняя сиделка может добиться подобного эффекта. Очертания неподвижных ступней сорок седьмого с половиной размера и костлявых ног, бывших некогда гораздо мощнее. Торс, который в прежние времена мог внушить любому несговорчивому арестанту чуть большую покладистость. Под пододеяльником покоились руки-спагетти, которые раньше запросто могли удержать на безопасном расстоянии пьянчугу, размахивающего руками, как мельница. Да, тут лежала и дышала тень полноценного человека. Об этом свидетельствовали и глубокие борозды на лице, выгрызенные ежедневными печалью и тревогой.

– Харди, тебя что, подстригли? – тупо спросил Мёрк. Он не замечал абсолютно ничего необычного.

С кухни раздался визгливый смех. Мортен всегда славился большими ушами.

– Мика! – закричал Мортен. – Иди-ка сюда да помоги господину детективу напасть на верный след, а?

Спустя десять секунд с подвальной лестницы донесся грохот.

Этим вечером Мика был одет совершенно несуразно. В отдельные дни, когда мороз насквозь промораживал даже велосипедную будку, этому качку-физиотерапевту казалось совершенно органичным облачаться в амуницию, которая лучше всего смотрелась бы на гейских пляжах Сан-Франциско. В отличие от Мортена, он мог позволить себе носить безумно узкие брюки и футболки, но все же… Если б кто-то из коллег Карла или его новоиспеченный шеф Ларс Бьёрн неожиданно решили навестить его, впредь они не смогли бы смотреть Карлу в глаза.

Мика кратко кивнул Мёрку.

– О’кей, Харди. Давай-ка покажем Карлу, чего мы добились. – Он чуть подвинул Карла в сторону и двумя пальцами надавил на плечевую мышцу Харди. – Сосредоточься. Сосредоточься на нажатии и сфокусируйся. Давай!

Карл заметил, что подрагивание губ Харди стало чуть интенсивнее. Взгляд был обращен внутрь себя, почти пропитан болью. Ноздри вибрировали. Он лежал в таком состоянии минуту или две, затем слегка улыбнулся и скромно сказал:

– Ну, вот так.

Глаза Карла рыскали по кровати. Какого черта они хотят, чтобы он заметил?

– Да ты настоящий слепец, – наконец выдал Мортен.

– Правда?

И тут наконец он понял, о чем они толкуют.

Казалось, будто чуть сбоку от середины кровати постельное белье слегка вздымается от ветерка. Карл посмотрел через плечо – дверь террасы и окно в кухне закрыты. А значит, ни ветра, ни сквозняка быть не могло.

Тогда он протянул пальцы к пододеяльнику и приподнял его, увидев, что именно так не терпелось им всем ему продемонстрировать.

И неизбежно его изумление повлекло за собой череду воспоминаний, начиная с того самого момента, когда Анкер свалился замертво, а Харди парализовал роковой выстрел. С того момента, когда Карл почувствовал, как могучее, как башня, тело Харди валится прямо на него. Затем последовали дни, когда он умолял избавить его от этого ада, в который превратилась для него жизнь. И вплоть до настоящего мига, когда большой палец на левой руке Харди сдвинулся на несколько миллиметров. Четыре года стыда и отчаяния были развеяны дрожью пары пальцевых фаланг.

Если б к этой секунде Мёрк не был настолько обременен и подавлен событиями, произошедшими за день, он бы разразился слезами радости. Вместо этого Карл сам сидел как парализованный и старался осознать значение этих почти что микроскопических колебаний, похожих на звуковые сигналы, отсчитывающие на экране удары сердца. Еле заметные движения, вмещавшие в себя всю разницу между жизнью и смертью.