Правила обмана - Кристофер Райх Страница 26

Внезапно он почувствовал острое отвращение к этой машине, и не только потому, что она была доказательством Эмминой лживости, но и потому, что она олицетворяла жизнь, которой он всегда сторонился. Слишком много его коллег в больнице Слоуна-Кеттеринга мечтали о практике на Парк-авеню и особняке в Хемптоне. И они урвали свою долю пряников и леденцов. Бог знает сколько они работали ради этого. Для него же медицина не была средством достижения материальных благ. Его интересовала собственно медицина. Он не желал, чтобы его мерили тем, чем он владеет. Например, вот такими машинами. Значение имела только профессия. Доктор Джонатан Рэнсом заботился о других.

Он вывел машину со стоянки. На главной дороге в обоих направлениях движение было очень интенсивным. Пешеходы, устав ждать на обочине, стали переходить дорогу прямо перед его «мерседесом». Какой-то человек остановился в свете фар как раз перед автомобилем и, сощурившись, посмотрел на Джонатана сквозь ветровое стекло. Полицейский. Джонатан был абсолютно уверен в этом. Он выпустил руль и приготовился, что сейчас человек выхватит пистолет и закричит: «Выйти из машины! Вы арестованы!»

Но спустя несколько секунд человек ушел, растворившись в море пешеходов.

Движение стало спокойнее. Джонатан выехал на проезжую часть и повернул налево. Через четыре квартала он остановился и опустил стекло:

— Садись.

Симона запрыгнула в машину и осмотрелась.

— Это Эммина? — спросила она.

— Думаю, да.

Джонатан выехал на автобан в восточном направлении. Дорожный знак показывал: «Шур — 25 км».

По лицу Симоны пробежала тень.

— Куда ты?

— Назад, в гостиницу. Надо же выяснить, кто отправил вещи.

— Прибавь жару.

Охранник повернул форсунки, регулирующие бутановые горелки. Из-под огромного медного чана вырвались языки голубого пламени. Стрелка термометра показывала сто сорок градусов. [16]

Устройство называлось «Горшок» и датировалось началом семнадцатого века. Высотой пять футов и столько же в диаметре, агрегат использовался в общественных прачечных в Алеппо еще со времен, когда Сирия была провинцией Оттоманской империи. Стрелка доползла до ста пятидесяти. Погруженный по плечи в стремительно нагревающуюся воду, Гассан начал неистово брыкаться: он уже не мог касаться ногами дна.

Стрелка прошла отметку сто шестьдесят градусов. [17]

Это была долгая ночь. Гассан продемонстрировал незаурядное мужество. Он страдал, но не проронил ни слова о том, кому он доставил пятьдесят килограммов пластида. Полковник Майк выглядел уже не таким чистым и отутюженным. От напряжения у него вспотели даже усы. Злая атмосфера места пропитала его насквозь.

— Еще.

На поверхности воды у краев котла стали появляться пузырьки. Гассан начал кричать. Но выкрикивал он не мольбы к Аллаху, а проклятия в адрес Запада, президента США, ФБР и ЦРУ. Он не был фанатиком. Он принадлежал к другой разновидности. Террорист по образу действий. Мятежник по природе, которым движет одно желание — разрушать.

Филип Паламбо сидел на стуле в углу. Он давно устал от жалостных стонов. Его запас сочувствия к таким мешкам дерьма, как Гассан, иссяк, еще когда он расследовал взрывы на Бали. Сорок трупов — мужчины, женщины, дети, наслаждавшиеся морской прогулкой в тропиках. Погибли все. Еще сотни раненых. Жизни оборвались. Жизни разрушены. А во имя чего? Обычная ерунда — досадить Западу. По мнению Паламбо, у всех у нас есть контракт с обществом — соблюдать законы и честно относиться к своим согражданам. Нарушаешь контракт, выходишь за рамки честной игры — пеняй на себя.

Гассан хотел убивать невинных людей. Паламбо пытался его остановить. Подбавим жару и приступим.

— Начнем сначала, — с раздражающим спокойствием произнес полковник Майк. — Десятого января в Лейпциге ты встречался с Дмитрием Шевченко. Ты перенес пластид в белый микроавтобус «фольксваген». Куда ты поехал потом? Кому ты должен был передать взрывчатку? Вряд ли тебе захотелось просто немного похранить ее у себя. Ты же умный. Расскажи, что было дальше. Я даже помогу тебе. Ты доставил взрывчатку заказчику. Я хочу знать его имя. Поболтай со мной, и мы сразу прекратим неприятности. По правде говоря, после таких процедур мне снятся плохие сны.

За десять часов вопросы не изменились.

Было слышно, как на улице собаки отчаянно лаяли на полную луну. Мимо, сотрясая стены, прогрохотал грузовик.

Гассан заговорил, затем сжал губы и уронил голову на грудь. Помещение пронзил его гортанный вопль.

— Добавить, — сказал полковник Майк.

Пламя увеличилось. Стрелка добралась до ста восьмидесяти градусов. [18]

— Какие у них планы? Назови мне цель. Место, число, время, — непреклонно повторял полковник Майк.

Человек рождается для определенного вида деятельности: Майк был рожден для пыток, как жокей для скачек.

Сто девяносто. [19]

— Сначала твой член лопнет, как переваренная сосиска. Потом у тебя внутри вздуется желудок и закипят легкие. Посмотри на свои руки. Мясо уже начинает отставать от костей. Самое грустное, что мы можем продолжать очень долго.

Выпучив глаза, Гассан продолжал изрыгать проклятия и клясть свою судьбу.

— Имя твоего связного? Как будут использовать взрывчатку?

Двести градусов. [20]

— Ладно! — закричал Гассан. — Я скажу. Вытащите меня! Пожалуйста!

— Что ты скажешь?

— Все. Все, что знаю. Имя. Вытащите меня!

Полковник Майк поднял руку, подавая сигнал охраннику, и подошел поближе к чану. Его лоб покрывала испарина.

— Кто заказчик?

Гассан произнес имя, которое Паламбо раньше никогда не слышал.

— Я передал лично ему. Он заплатил двадцать тысяч долларов.

— Куда ты доставил взрывчатку?

— В Женеву. Гараж в аэропорту. Четвертый этаж.

Плотина рухнула. Гассан начал говорить, информация хлестала из него, как вода из прорвавшейся трубы. Имена. Связи. Явки. Пароли. Хотя он не мог говорить быстро.

Паламбо все записывал на магнитофон. Затем он вышел из помещения, чтобы проверить данные, и через пять минут вернулся.

— Некоторые имена прошли проверку, но мы потратили слишком много сил.

— Так что же? Значит, есть еще вопросы для нашего выдающегося гостя? — спросил полковник Майк.