Обреченная - Элизабет Силвер Страница 26

– Марлин Диксон? – спросила я, протягивая ей руку. – Привет. Я Ноа Синглтон.

– Ноа, – сказала она, выдержав две-три неуютные секунды, в течение которых рассматривала каждую складку на моей одежде, каждый волосок моего «хвоста» и каждый прыщик на моей коже. Затем положила изящную руку на стол, словно собиралась опереться на него и встать, чтобы поздороваться со мной, но передумала. Теперь я понимаю, почему, но тогда ее полнейшее пренебрежение моим именем и присутствием выглядело как ощутимое неодобрение.

– Хорошо. Прошу. Садитесь, Ноа.

Мое имя почти выскакивало в каждом предложении, как английские слова режут плавный испанский диктора в новостном выпуске канала «Телемундо».

– Разве мы не договаривались на полдень? – спросила Диксон.

Я пожала плечами.

– Да, вроде того.

– Сейчас двадцать минут первого. В час у меня встреча. Нам осталось не так много времени, не так ли?

Марлин приподняла рукав, демонстрируя платиновые часики, обрамленные сотнями мелких бриллиантиков. Это были часы того типа, которые сильная женщина носит, только когда покупает их себе сама, а не получает в подарок от ухажера.

– Должна признаться, я немного нервничаю, – сказала я, садясь.

Моя новая знакомая не ответила. Таким женщинам и не надо отвечать. Она наклонилась к своему кейсу и достала оттуда желтую папочку с несколькими фотографиями.

– Посмотрите.

– Разве мы сначала не выпьем?

Диксон опять не ответила. Словно не имея выбора в собственных действиях даже тогда, я неохотно взяла папочку и открыла ее. Оттуда на меня смотрели цветные фотографии в документальном стиле. Сначала мне немного трудно было понять, кто это, но при близком рассмотрении, когда я совместила эти пиксельные изображения со зрительной осью моих глаз, точки оранжевого, черного, красного, синего и коричневого цвета сложились в образ, который я несколько недель пыталась забыть.

– Что это?

– Я уверена, что вы прекрасно знаете, что это, – сказала Марлин, бросив взгляд на свой блокнот. – И кто. – В блокноте был написан ряд имен, но я не могла их прочесть. – Я должна еще раз рассказать вам обо всем?

Я прищурилась и поднесла снимок поближе к глазам, чтобы убедиться, что это точно он. На фото он лежал на больничной койке, жесткой и металлической. Разные трубки присоединяли его скулу ко рту. Один глаз заплыл темно-сизым синяком. Желтые комья засохшего гноя собрались в уголке глаза, и лопнувшие капилляры завершали картину разбитого лица.

Марлин не стала выжидать, когда кончатся обязательные пять минут, чтобы дать мне прийти в себя, прежде чем взять меня на поводок, даже не удосужившись представиться. Несомненно, у нее были и другие важные встречи. Я не могла не уважать ее за оперативность и четкость.

– Хорошо, – сказала она. – Я рада, что сумела привлечь ваше внимание.

Хотя мое внимание привлекла не то чтобы сама Марлин Диксон, все, что я могла, – это связать картинку в моей руке с памятью, все еще пульсирующей в моих висках. С жилой, бившейся на лбу моего отца в то время, как его кулак врезался в лицо человека-тени.

– Есть и другие, – сказала мне Диксон. – Посмотрите на остальные. Некоторые сняты в профиль, другие показывают гематому на груди, возникшую в результате внутреннего кровотечения.

Я встала из-за стола. Трясущимися руками отодвинула снимки.

– Сядьте, Ноа, – вздохнула Марлин, показывая на стул. У нее были длинные пальцы с наманикюренными ногтями. – Пожалуйста, садитесь.

– У вас ровно одна минута, чтобы объяснить мне, в чем дело и откуда у вас фото с той ночи…

– Сядьте, – приказала эта женщина. – Вы же не хотите устроить сцену. Просто сядьте, и я расскажу вам все, что вам следует знать.

Я посмотрела направо. Там сидела молодая парочка – первое или, возможно, второе свидание. Затем я посмотрела налево, и вроде бы там не было ничего, кроме деловой встречи.

– Никто не следит за вами, если это вас беспокоит, – сказала Марлин, после чего немного помолчала, отпила кофе, а затем продолжила: – Пожалуйста, сядьте.

Я с неохотой повиновалась, и она забрала фото.

– С ним все в порядке? – спросила я.

– Это мой человек. Я наняла его следить за вашим отцом. К несчастью, вы угодили в переделку у «ПодвалБара»…

– «Бар-Подвала»…

– «Подвал-Бара», и я прошу прощения за то, что…

– С ним все в порядке? – снова спросила я.

– …вы увидели то, что вам, вероятно, не следовало видеть, но тем не менее…

– Он в порядке?!

Звуки из ближайшего окружения наконец дошли до Диксон – она на мгновение замолчала и прислушалась.

– Он пострадал. Сейчас с ним все хорошо, но он был избит, и поэтому мы с вами сейчас разговариваем.

– И почему же именно? – спросила я.

Я огляделась по сторонам и, могу поклясться, что кто-то еще слушал наш разговор, возможно, преследуя меня точно так же, как человек-тень возле «Бар-Подвала».

– Вы заплатили бандитам, чтобы те выследили моего отца, – сказала я чуть громче, чем следовало. У Марлин тут же расширились зрачки. – Зачем?

Она снова заглянула в свой блокнот.

– Послушайте, Ноа, у нас с вами есть кое-что общее, и именно поэтому я вам позвонила.

– Не думаю, чтобы у нас было хоть что-то общее, миссис Диксон.

Моя собеседница внезапно улыбнулась – будто тик передернул ее лицо, педантично и жестко.

– У нас нет ничего общего, достопочтенная Марлин Диксон, – отчеканила я. – Глава фирмы «Эдамс, Штейнбер и Коулсон» ТОО, член «Фи Бета Каппа» [19] Принстонского университета. Красный диплом юридического факультета Гарварда. Глава ассоциации управляющих доверительной собственностью и наследным имуществом отделения Филадельфии. Часто летает в Токио и Гонконг. Я тоже провела свое расследование. Думаете, я пошла бы на встречу с человеком, о котором я ничего не знаю?

– Ну хорошо, – сказала Марлин, продолжая ухмыляться, словно относиться ко мне снисходительно было уж слишком просто, слишком приземленно для ее стиля. Вместо этого она достала другую фотографию и бросила ее на стол изображением вверх. С нее на меня с несчастным видом смотрела девушка, какая-то заторможенная, не старше меня. Это был студийный портрет. У девушки был острый подбородок, жемчужное ожерелье и абсолютно ровные зубы.

– Это моя дочь Сара, – заявила Диксон. – Сара, ее отец и я подошли к концу того, что мы называем периодом да Гама.

– Как Васко?

Женщина отбросила выбившуюся прядь со лба, и, насколько я могу сказать, это было единственным признаком того, что она была слегка не в своей тарелке.