Последняя кантата - Филипп Делелис Страница 28

Надо закончить это. Открыть истинный секрет Баха. Он назначил на послезавтра конференцию в театре Миттельзилля, как уже провел дюжину их в Европе, но на этот раз тема будет, пожалуй, слишком банальная: «Тайны королевской фуги, „Музыкального приношения“ в наши дни». Афиши уже расклеены на всех стенах, и зал будет полон, люди соберутся. Он их не разочарует.

Антон Веберн при этой мысли улыбнулся.

Он услышал звук выстрела и в ту же секунду почувствовал резкую боль в спине.

Улыбка еще какое-то мгновение оживляла его губы.

Потом он упал лицом в землю.

Ни один аккорд не звучит «ради самого себя», он будет звучать только ради здравого смысла, поэтому нет бессмысленных аккордов, и каждый из них таит в себе все, свою тему.

Теодор В. Адорно. Философия новой музыки

Париж, наши дни

— Ну как, патрон, уик-энд принес вам что-нибудь?

— Да, Летайи, все идет хорошо. А у вас? Что вам поведала квартира Пьера Фарана?

— Очень любопытная адресная книжка. И его пометки о встречах тоже…

— Не томите меня. Я не думаю, что преступления в Париже прекратятся, чтобы мы могли расследовать это дело так неторопливо. Итак?

Комиссар Жиль Беранже был не в духе. Все это утро первого дня недели он тщетно пытался дозвониться Летисии Форцца. Даже ее автоответчик молчал. Где она? Он не мог еще окончательно исключить ее из числа подозреваемых в деле об убийстве Пьера.

— Ну так вот, все просто, — начал Летайи. — Жизнь Фарана, как мы могли представить ее себе, жалка до слез. Неудавшийся композитор, бесталанный музыкант, он был поставлен почти в положение вне общества. А тогда напрашивается вопрос: не была ли дружба с ним красавицы малютки Форцца просто выражением жалости? И самое интересное, что он в эти дни работал над музыкой для какого-то фильма.

— Не знал, что он еще пишет музыку.

— Да, да… Не изысканную, разумеется, но все же музыку, в конце концов, он писал ноты, чтобы существовать. Но что еще более интересно, так это заведение, для которого он работал, — вы никогда не догадаетесь, патрон, — это братья Контарские. Альфред и Артур.

— Они что, делают порнографические фильмы, эти парни? Я считал их специалистами по розовому минителю… [77]

— Они мне объяснили, что это — необходимое расширение поля их деятельности. Они вычитали это из руководства по менеджменту.

— Вы с ними виделись?

— Их киностудия называется «Тзелават», что по-русски значит «целовать», — и она много раз упоминается в бумагах Пьера Фарана. Я туда сходил. Они занимают целый этаж в здании на улице Боэси. Вы бы видели, какая там роскошь, патрон!

— Что они рассказали вам о Фаране?

— Они на него очень сердиты, потому что из-за него им пришлось отложить срок сдачи фильма. А время — деньги…

— Но это слишком мало для убийства.

— Да, конечно. Впрочем, они казались огорченными, когда узнали о его смерти, потому что из-за этого отсрочка…

— Тогда зачем вы рассказываете мне о них, инспектор?

— Потому что там я увидел немало странного, патрон. Прежде всего все эти иностранки, которых они используют, — русские, украинки… Ничего не скажу, красотки, но по-французски не знают ни слова. Я уверен, что братья организовали поставку «живого товара». Если у этих барышень есть вид на жительство, я готов положить на стол свою карточку полицейского.

В эту минуту зазвонил телефон. Жиль взял трубку, молча выслушал собеседника. Коротко поблагодарив его, он положил трубку, скрестил на затылке руки, развернулся в кресле и посмотрел на Летайи с загадочной улыбкой.

— Летайи, вы когда-нибудь слышали о том, какой резонанс производит ядерный взрыв?

— Да, конечно… кое-что…

— С ума сойти, и теперь лаборатории могут произвести нечто подобное.

— Да, конечно… наверняка.

— Летайи…

— Да, патрон?

— Плюньте на ваших русских сутенеров…

— Почему, патрон?

— Потому что Пьер Фаран убит шпагой восемнадцатого века…

Эйзенах, 20 марта 1694 года

Завтра ему исполнится девять лет. В этом возрасте многие дети еще беззаботно играют, не думая о треволнениях мира.

Но для маленького Иоганна Себастьяна все было не так. Его семья была бедна: отец, Иоганн Амвросий Бах, хотя и пользовался уважением в Городском совете, получал весьма скромное вознаграждение за свою работу муниципальным музыкантом. Его матери Элизабет дня не хватало, чтобы содержать в порядке свой дом на Флайсгассе и обеспечивать воспитание своих тогда еще пятерых детей.

Смерть регулярно отмечала время жизни членов семьи. Иоганн Себастьян не знал своего старшего брата Иоганна Йонаса, умершего в десятилетнем возрасте, ни своей сестры Йоханны Юдиты, умершей шести лет. Три года назад он тяжело пережил кончину своего брата Бальтазара. И кончину, через год, двоюродного брата Иоганна Якоба, который был воспитанником Иоганна Амвросия и жил с ними под одной крышей. Нельзя сказать, что судьба ожесточилась против семьи, но Süsser Tod все же внезапно приходила. «Сладкая смерть», как назвал ее Мартин Лютер, [79]к которой надо готовиться смолоду в вере и страхе перед Божьим судом.

Уже два года Иоганн Себастьян посещал латинскую школу Эйзенаха, расположенную в зловещем строении XIII века, где его учителя преподавали ему священную историю и язык Тита Ливия, Цезаря и Светония. Он учился так хорошо, что его решили перевести в этом году в четвертый класс, а ведь он еще очень много времени уделял музыке. С помощью отца он хорошо овладел скрипкой, а со своим дядей Иоганном Кристофом начал осваивать орган.

В этот вечер Иоганн Себастьян должен был бы веселиться в предвкушении своего праздника. Но он, сидя за огромным столом в общей комнате, где от натертого пола исходил запах воска, переводил «Никейский символ веры», [80]что задал ему строгий Карл Лоренц, учитель латыни, уточнив при этом, что он написан на «кухонной латыни» и являет собой «пример того, чего не следует делать», короче, что «этот текст — фетиш папистов».