Танцуя с Девственницами - Стивен Бут Страница 29

– А по-моему, она главный свидетель только потенциально.

– Почему?

– Она же не может ничего вспомнить. Или что-то изменилось?

– Знаешь, не все так просто, – сказала Фрай.

Туннель прорезал скалы в центре ущелья. В известняке виднелись прожилки розового гнейса. Местами между камнями рос папоротник, одинокая карельская березка пыталась укорениться на высоком уступе. Лишь звук падавших капель и их собственных шагов нарушал тишину. Вдруг в тишине раздался громкий шорох. Обернувшись, они увидели, что сзади несется велосипедист, с опущенной головой и лицом, скрытым аэродинамическим шлемом. Он промчался мимо так быстро, что остановить его не было никакой возможности.

В обтесанных каменных стенах туннеля повсюду виднелись выбоины, заделанные кирпичами. По обеим сторонам дороги напа́дало столько камешков, что становилось немного жутко от мысли, что туннель медленно, но верно обваливается. За обшивкой также скопились груды камней, отколовшихся от известняковых стен, и только отсыревшие доски и ржавое железо не давали им засыпать всю дорогу.

– Не все так просто? Что ты имеешь в виду? – спросил Купер.

– А то, что воспоминания о происшедшем у нее, безусловно, сохранились. Хотя многие придерживаются противоположного мнения. Ее сознание держит эти воспоминания под спудом, поскольку они слишком угнетают. В результате травмы отрезок ее жизни в несколько часов до и после происшествия превратился в чистый лист. Но, вероятно, существуют какие-то стимулы, какие-то условия, при которых эти воспоминания могут всплыть на поверхность. Нам необходимо найти такой стимул. Звук, запах, какой-то знакомый образ – мы не знаем, что это может быть.

– Вряд ли можно надеяться на такое, если только мы не поставим ее лицом к лицу с напавшим на нее человеком. Диана, ты же понимаешь, это единственный реальный путь.

Она пожала плечами.

– Консультанты пытались помочь, но стресс слишком сильный. Пока нам запрещено принуждать ее работать с психиатром.

На дневную прогулку вышли семьи, и людей на дороге значительно прибавилось. Купер и Фрай перешли на другую сторону и начали взбираться на пустошь. Они остановились только раз – чтобы взглянуть на поле, где трудился Виктор Макколи, рабочий с фермы, видевший Дженни на велосипеде сразу после половины второго.

Они уже поднялись выше последних клочьев тумана, и Купер окинул задумчивым взглядом бескрайнее вересковое поле. Он не очень серьезно воспринимал эту Диану Фрай, болтавшую о стимулах и противоположном мнении. Это звучало как-то не так. Интересно, не ходила ли она в последнее время на учебные курсы?

– Дженни скончалась у Девяти Девственниц, вон там, – сказал он. – Но мы не знаем, какой дорогой она ехала через пустошь.

– Какой бы дорогой она ни ехала, прошло почти три четверти часа с того момента, как Макколи видел ее.

– Хорошо. Получается, что она поехала длинной дорогой – в сторону Кошачьих Камней и Хаммондской Башни.

– Тогда идем туда.

Они пошли через беспощадно продуваемую пустошь. Однообразный ландшафт, где взгляду совершенно не за что зацепиться, наводил на размышления, от которых невозможно было спастись. Равно как и от присутствия человека, шедшего рядом.

Когда они добрались до Кошачьих Камней, казалось, ветер, завывавший между скал, усилился. Купер поежился, а Фрай только подняла повыше воротник. На Рингхэмской пустоши не было никаких признаков жизни, если не считать растительности, уже пожелтевшей и засохшей. У крутого обрыва на восточном конце пустоши виднелись очертания башни, все пространство перед которой было полностью открыто.

– Может, это испытание, Диана, – сказал вдруг Купер.

– Ты о чем?

– О том, что тебе подсунули Мегги Крю. Тебе досталась самая сложная работа. Например, запихивают тебя в медную трубу и смотрят, сумеешь ли ты выбраться с другого конца.

Сначала он подумал, что она оставит его слова без ответа. Фрай прошагала еще несколько ярдов, сосредоточенно глядя прямо перед собой и не обращая внимания на прелести окрестного пейзажа.

– Если я захочу, – сказала она, – я справлюсь с чем угодно.

Бену Куперу был хорошо знаком страдальческий вид. И именно так выглядела Ивонна Лич – как женщина, уставшая на протяжении многих лет бороться с ударами судьбы.

Но было тут и нечто большее. В ее глазах застыло выражение, которое Купер так часто видел у своей матери. На свете есть женщины, которые в силу некоторых причин берут на себя роль страдалицы, словно таков их удел. Одно время Купера так расстраивала эта черта характера матери, что он начинал испытывать злость, хотя уж на нее-то следовало злиться меньше всего. Прошли годы, и злость ушла. Взгляд миссис Лич вернул воспоминания.

– Простите за беспокойство, миссис Лич. Ваш муж сейчас дома?

– Нет. Я не знаю, где он, – ответила она.

– Может, он на ферме?

– Может быть.

Она задерживала Бена во дворе, оттесняя его от порога, так что ему пришлось отступить туда, откуда он не мог заглянуть в дом. Ее оборонительные действия Купера не удивили. Многие из мелких фермеров, чьи угодья располагались в горной местности, зарабатывали мало, особенно если в семье были дети. Но когда дела начинали идти совсем плохо, зачастую весь груз проблем падал именно на женщин; женщины первыми переживали тот внутренний надлом, который мог развалить их семьи и даже жизни. Они всегда пытались скрыть свое тяжелое положение. Но если имеешь свой опыт, то вполне можно научиться подмечать маленькие недвусмысленные сигналы бедствия.

– Я заметил, что «лендровера» во дворе нет, – сказал Купер.

– Тогда, наверное, он уехал.

– Вы знаете куда, миссис Лич?

Она пожала плечами.

– Он не всегда говорит мне, куда направляется. С какой стати?

В голосе Ивонны прозвучала вызывающая нотка, и Купер пригляделся к ней повнимательнее. Одежда хотя и старая, но чистая и аккуратно выглаженная. Волосы с проседью довольно давно не видели парикмахера, но были аккуратно причесаны и завязаны в узел. Купер заметил, что утром она даже потрудилась накраситься: на губах виднелись две неровные красные линии, а на щеках – следы пудры.

– Когда ваш муж вернется, передайте ему, пожалуйста, что мы хотели бы снова с ним поговорить, – сказал он.

Тут миссис Лич улыбнулась, улыбнулась на удивление ликующей улыбкой, хотя губы ее слегка дрожали. Купер спрашивал себя, не находится ли она на грани истерики, не подошла ли она к самому краю. Ему хотелось задержаться на какое-то время и поговорить с ней, посоветовать ей обратиться за советом к врачу, пока еще не слишком поздно. Хотелось объяснить ей, что «слишком поздно» – это самые печальные слова, какие существуют в языке. Но он не мог. Это не входило в его обязанности.