Убегай! - Харлан Кобен Страница 3

Являлись будто по расписанию.

За пятьдесят долларов Саймона познакомили с человеком по имени Дейв. Это был старый, потасканный уличный музыкант с огромной шапкой седых волос, густая бородища его была кое-где схвачена эластичными резинками, а с затылка на спину свешивался перевязанный тесьмой конский хвост. Этот Дейв, похожий и на изрядно потрепанного жизнью пятидесятилетнего с гаком мужчину, и на семидесятилетнего старика, прожившего жизнь без особых проблем, растолковал ему, как это все работает.

– В прежние времена был тут один парень, Гэри дос Сантос… Знаешь, кто это?

– Имя знакомое, – отозвался Саймон.

– Ну да, если ты бывал здесь в лучшие времена, парнишка, ты бы вспомнил его. Гэри был как бы мэром Строберри Филдс… сам себя назначил. Крутой парень. Правил здесь где-то лет двадцать, и при нем все было тихо. А чтоб было тихо, на всех страху нагнал, всех держал в кулаке. Потрясный был чувак, понимаешь, о чем я?

Саймон кивнул.

– А потом, где-то в две тысячи тринадцатом году, Гэри помер. Лейкемия. Совсем молодой, сорок девять лет. И это место… – Дейв сделал неопределенный жест рукой в перчатке без пальцев. – В общем, без нашего фашиста все как с цепи сорвались. Полная анархия. Макиавелли читал? Ну вот что-то в этом роде. Музыканты тут каждый божий день мордобой устраивали. За территорию… понимаешь, о чем я?

– Понимаю.

– Пытались сами навести порядок, да куда там – половина из этих парней и одеться нормально не могут самостоятельно. Понимаешь, один козел играет и играет, не может остановиться, тогда другой тоже начинает играть, потом оба орут друг на друга, посылают куда подальше, даже когда рядом детишки малые. Иногда и по морде друг другу заедут, ну и конечно, копы тут как тут, вот и все… Смекаешь, в чем дело?

Саймон снова кивнул.

– Страдала наша репутация, я уж не говорю про кошельки. И тогда мы собрались все вместе и договорились.

– О чем?

– Расписание сделали. С десяти утра и до семи вечера каждый час – смена.

– Серьезно?

– Да.

– И это работает?

– Не идеально, конечно, но близко к тому.

Вот он, личный экономический интерес, подумал финансовый аналитик Саймон. Величина постоянная в нашей жизни.

– А как распределили места?

– Написали текст, составили список. У нас пять человек постоянных. Они играют в лучшее время. Остальное время отдаем другим.

– И ты тут смотрящий за расписанием?

– Ну да. – Дейв от гордости выпятил грудь. – Просто я знаю, как сделать так, чтобы все работало, въезжаешь? Типа я никогда не поставлю Хэла в очередь рядом с Жюлем, потому что эти двое ненавидят друг друга хуже, чем меня мои бывшие бабы. И еще применяю подход, в основе которого лежит принцип неоднородности.

– Неоднородности?

– Черные, девки, итальяшки или фрицы, педики, даже парочка узкоглазых. – Он развел руками. – Нельзя, чтобы все думали, что, мол, все босяки – исключительно белые. Это неправильный стереотип, понимаешь, о чем я?

Саймон понимал, о чем он. Но главное, он понял, что если даст Дейву две половинки разорванных сотенных купюр и пообещает отдать вторые половинки, только когда тот сообщит ему, в какой день здесь появится его дочь, то, возможно, он добьется какого-то результата.

Нынче утром Дейв прислал ему эсэмэску:

Сегодня в 11 утра. Я тебе ничего не говорил. Я не стукач.

А потом еще:

Но деньги принеси в 10. В 11 у меня йога.

И вот он здесь.

Саймон сидел прямо напротив Пейдж, по другую сторону мозаичного круга, и думал о том, заметит ли она его и что надо делать, если она даст деру. Ответа на этот вопрос у него не было. Он решил, что лучше всего пусть закончит, соберет жалкие гроши, уложит гитару в футляр и только тогда он к ней подойдет.

Он посмотрел на часы. Без двух минут двенадцать. Час, отведенный для Пейдж, подходит к концу.

Саймон повторил в уме все, что хотел ей сказать. Он уже позвонил в клинику Соулмани на севере штата и заказал для Пейдж отдельную палату. План был такой: говорить все равно что, обещать все, что только можно, задабривать, умолять, делать все, решительно все, лишь бы только она пошла с ним.

С восточной стороны парка появился еще один музыкант в блеклых джинсах, расстегнутой до пупа рваной фланелевой рубахе; он подошел к Пейдж и сел рядом. Свою гитару он держал в черном пластиковом мешке для мусора. Музыкант похлопал Пейдж по коленке и указал на свое запястье с воображаемыми часами. Пейдж кивнула, закончила песенку «I Am the Walrus» [5] с растянутой концовкой «гу-гу-гджуб», подняла вверх обе руки.

– Спасибо! – прокричала она толпе туристов, но на крик ее никто и внимания не обратил, а уж об аплодисментах и говорить нечего.

Она сгребла жалкие, помятые долларовые бумажки, монеты и с неожиданной бережностью уложила гитару в футляр. Это простое движение – укладывание гитары в футляр – поразило Саймона до глубины души. Он купил эту гитару фирмы «Takamine» в магазине «Сэм Эш» на Западной Сорок восьмой улице, в подарок ей на шестнадцатилетие. Саймон попытался воскресить в памяти чувства, которые он тогда испытывал, вспомнить улыбку Пейдж, когда он снял гитару со стены, и как дочь, закрыв глаза, попробовала струны, как бросилась ему на шею с криком: «Спасибо, спасибо, спасибо!» – когда он сказал, что инструмент принадлежит ей.

Но сейчас этих чувств, если они вообще когда-нибудь были, он не испытал.

Ужасная истина: Саймон уже не мог увидеть в ней прежнюю маленькую девочку.

А ведь все это время, целый час, он пытался вспомнить, какой она была прежде. Сейчас, глядя на нее, он снова попытался вызвать в памяти того ребенка с ангельским личиком, которого он водил в бассейн Еврейского общинного центра на Девяносто второй улице; ту девочку, что сидела в гамаке в Хэмптонсе, а он читал ей Гарри Поттера и за три выходных Дня труда [6] полностью прочитал два толстых тома; ту девочку, что потребовала, чтобы ей разрешили надеть костюм в виде статуи Свободы и раскрасить лицо зеленой краской за две недели до Хеллоуина, для которого он был предназначен. Но – возможно, тут сработал какой-то защитный рефлекс – ни один из этих образов не всплыл в его сознании.

Пейдж встала.

Теперь его ход.

Саймон тоже встал. Сердце гулко бухало о ребра. Он чувствовал, что начинает дико болеть голова, будто чьи-то толстые пальцы обхватили череп и сжимают виски. Саймон посмотрел налево, потом направо.

Он искал глазами ее дружка.