Меч Гидеона - Дуглас Престон Страница 3

Она шумно дышала и судорожно комкала скрюченными пальцами простыню.

— «Молотилка» была засекречена, они могли говорить все, что им заблагорассудится. Спорить с ними было некому. А твой отец был человеком со стороны, профессором, штатским. Да еще лечился в свое время от депрессии — какое удобство!

Слушая мать, Гидеон чувствовал, что превращается в ледышку.

— Так ты говоришь, что он не был виноват?

— Абсолютно! Но они уничтожили все улики и повесили вину за свой провал под кодовым названием «Голубцы» на него. Поэтому он захватил заложника. И поэтому его застрелили, хотя он вышел с поднятыми руками, — чтобы молчал. Хладнокровное убийство!

Гидеон вдруг почувствовал себя как в невесомости. При всем ужасе услышанного у него словно свалилась тяжесть с плеч. Его отец, чье имя публично поносили с тех пор, как сыну исполнилось двенадцать лет, оказывается, вовсе не был неуравновешенным, депрессивным математиком-неудачником. Весь туман в голове, все насмешки и шепот за спиной теперь можно забыть. Одновременно он уже начал осознавать всю чудовищность преступления, совершенного против его отца. Он помнил тот день, словно это было вчера, помнил обещания, которым отец поверил, чтобы выйти на солнечный свет — и быть изрешеченным пулями.

— Кто же?.. — начал было он.

— Генерал-лейтенант Чэмбли Такер, заместитель начальника КРБ и руководитель проекта «Молотилка». Это он сделал твоего отца козлом отпущения, чтобы самому не оказаться виноватым. Это он был тогда в Арлингтон-Холл, он отдал приказ стрелять. Запомни это имя: Чэмбли Такер.

Мать умолкла и растянулась, вся в поту от напряжения, ловя ртом воздух, как после марафона.

— Спасибо, что рассказала, — произнес он ровным голосом.

— Это еще не все. — Снова дыхание запыхавшейся бегуньи. График пульса на настенном мониторе приобрел угрожающий вид.

— Хватит, тебе надо отдохнуть.

— Нет! — Непонятно откуда у нее взялись силы, чтобы повысить голос. — У меня будет время для отдыха… потом.

Гидеон снова напрягся.

— Что было дальше, ты знаешь. Тебе тоже досталось: постоянные переезды, бедность. Мужчины… У меня все валилось из рук. В тот день закончилась и моя жизнь. С тех пор у меня внутри все мертво. Я была отвратительной матерью. А ты… тебе было так больно!

— Не волнуйся, я выжил.

— Правда?

— Конечно. — Утверждать это было для него мучением.

Ее дыхание стало замедляться, рука ослабла. Заметив, что мать засыпает, он выпустил ее ладонь и положил поверх простыни. Но когда наклонился, чтобы поцеловать, она вдруг схватила его за воротник, как клещами, притянула к себе, впилась глазами ему в глаза и сказала с маниакальным напором:

— Сравняй счет!

— Что?!

— Сделай с Такером то же самое, что он сделал с твоим отцом. Уничтожь его! И пусть он умрет, зная, за что принимает смерть и от чьей руки.

— Господи, ты что, мам? — Гидеон оглянулся в страхе. — Сама не знаешь, что говоришь.

— Не спеши. — Она перешла не шепот. — Закончи колледж, магистратуру. Учись, наблюдай, жди. Ты что-нибудь придумаешь.

Ее рука упала, она снова закрыла глаза. Казалось, из нее вышел с последним выдохом весь воздух. Собственно, так оно и было: она впала в кому и через два дня умерла.

Такими были ее последние слова, непрестанно звучащие теперь у него в голове: «Ты что-нибудь придумаешь».

Наши дни

Гидеон Кру вышел из сосновой рощи на широкое поле, на краю которого примостилась хижина. В одной руке алюминиевый футляр с удочкой, на плече брезентовая сумка с сырой травой и двумя пойманными на муху форелями. В этот чудесный майский день солнышко ласкало ему затылок. Он мерил длинными ногами луг, распугивая пчел и бабочек.

Хижина была сложена из тесанных вручную бревен с замазанными глиной щелями, накрыта ржавой крышей, имела два окошка и дверь. Стиль нарушали солнечные панели и антенна-«тарелка» на крыше.

Вдали зеленел склон хребта, под которым синело водохранилище Пьедра-Ламбре, вершины южного Колорадо превращали горизонт в необъятную пасть с оскалом синих клыков. Гидеон работал на «Холме» — в Национальной лаборатории Лос-Аламоса — и ночевал в убогой казенной квартире в доме на углу улиц Тринити и Оппенгеймера. Зато выходные проводил в этой хижине в горах Хемес. Здесь протекала его настоящая жизнь.

Он распахнул дверь хижины и вошел в кухонный закуток. Снял с плеча сумку, достал очищенную от чешуи форель, вымыл рыбины и насухо их вытер. Сняв с базы свой айпод, он, немного поразмыслив, нашел и запустил джаз в исполнении Телониуса Монка. В колонках застучали ударные «Зеленых дымоходов».

Гидеон смешал в миске лимонный сок, соль, оливковое масло и свежемолотый перец, смазал этим маринадом форель. Остальные ингредиенты «форели по-провансальски» — лук, помидоры, чеснок, вермут, муку, орегано и тимьян — мысленно отверг. Он обходился одной плотной трапезой в день, зато высочайшего качества, собственного приготовления. То, как он готовил еду, а потом медленно ее поглощал, было сродни практике дзэн. Если он чувствовал голод в течение дня, то довольствовался печеньем «Твинкс», чипсами «Доритос» и кофе — все на бегу.

Он вымыл руки, прошел в жилой отсек, поставил алюминиевый футляр с удочкой в старую стойку для зонтиков в углу. Плюхнувшись на старый кожаный диван, устроил ноги на подлокотник и зажмурился от удовольствия. В большом каменном камине трещал огонь, разожженный скорее для уюта, чем для тепла, послеполуденное солнце освещало лосиные рога над камином. На полу лежала медвежья шкура, на стенах висели доски для нард и шахмат. Книг было так много, на тумбочке и на столиках, на полу, в книжном шкафу в дальнем углу, что больше нельзя было бы втиснуть ни одной.

Помимо кухонного, в доме имелся еще один закуток, скрытый одеялом, играющим роль занавески. Гидеон долго лежал без движения. Он не проверял систему с прошлой недели, и сейчас ему было неохота за это браться: он устал и предвкушал ужин. Но обязанность уже давно превратилась в привычку, поэтому он заставил себя встать и, откинув одной рукой длинные черные волосы со лба, другой потянулся к одеялу, из-за которого доносился слабый гул.

Он нехотя отодвинул одеяло, и из темной ниши пахнуло проводами под напряжением и нагретой пластмассой. Деревянный стол — рабочее место компьютерщика, системные блоки, мониторы, перемигивающиеся светодиоды. Компьютеров было целых четыре, разных марок и размеров, все «серых» производителей и не меньше пяти лет от роду. Здесь же находился сервер «Апач», три Linux- клиента. Для задач Гидеона не требовалось особенного компьютерного быстродействия, зато были необходимы тщательность и надежность. Единственным новым и относительно дорогим прибором здесь был мощный широкополосный спутниковый маршрутизатор.

Некоторую человечность придавал рабочему месту маленький карандашный набросок на стене: Уинстон Хомер, скалы на побережье штата Мэн. Только он и остался от прежней профессии Гидеона: продать рисунок у него не поднялась рука.