Личный ущерб - Скотт Туроу Страница 3

Мы ним учились вместе на юридическом в Итоне. Стэн всегда был первым по успеваемости не только в группе, но и на курсе, и закончил с отличием. Если бы он выбрал адвокатуру, то там можно было бы вечно плыть на волне университетских успехов, но его интеллект оказался другого свойства. Стэн стал прокурором. И не где-нибудь, а в Вашингтоне, где обязательно следовало овладеть искусством лавирования между политическими рифами. Впрочем, с этим он справлялся довольно успешно. Поработав некоторое время в Верховном суде, Стэн вернулся в округ Киндл в управление окружного прокурора, Реймонда Харгана, где дослужился (а работал он действительно безупречно) до первого зама. В восьмидесятых годах его первый брак распался, и Стэн перешел в Министерство юстиции США. Вначале работал в Сан-Диего, потом в округе Колумбия и, наконец, снова возвратился сюда, когда президент Буш назначил его федеральным прокурором. Он не имел политических амбиций, установил ровные отношения с местными правоохранительными структурами, поэтому за четырехлетний срок, который заканчивался в будущем году, не ввязывался ни в одну из дрязг, какие начались после смерти главы исполнительной власти округа, нашего легендарного мэра Огастина Болкарро.

Меня, как и всех остальных, настораживала беспощадность Стэна, какую он проявлял на посту прокурора, но наши товарищеские отношения не прекратились до сих пор. Студентами мы обычно делились знаниями. Он высказывал мне свои глубокие соображения относительно судебных дел, которые мы изучали, а я просвещал Стэна в части хороших манер. Насколько мне известно, я был первым, кто сообщил ему, что джентльмену не пристало заправлять галстук в брюки. Впоследствии по работе мы были постоянными оппонентами, поскольку он являлся заместителем окружного прокурора, а я адвокатом, но всегда радовались успехам друг друга. У каждого из нас были качества, вызывающие взаимное восхищение, порой граничащее с завистью. Мои непринужденные аристократические манеры, глаза, в которых никогда ничего нельзя прочитать и, как следствие, их загадочность — я думаю, для Сеннетта, которому искренность и обаяние совместить никак не удавалось, это представлялось идеалом. Во время учебы меня больше всего впечатляли его способности, а потом — преданность Стэна идее, стремление служить высоким целям.

Некоторым в коллегии адвокатов, например моему другу Санди Стерну, это свойство натуры Сеннетта казалось ханжеством, а его топорные методы работы, вроде вчерашнего вечернего визита к Фивору, они на дух не переносили. Но Стэн был в этих местах первым федеральным прокурором, мужественно отстоявшим свою независимость. Он начал серьезную борьбу с разного рода жуликами и грязными дельцами, которые, казалось, навечно угнездились в округе Киндл, и не побоялся взять за задницу крутых предпринимателей, таких как страховая компания «Морланд» — самый крупный частный работодатель в округе. Стэн ухитрился уличить «Морланд» в мошенничестве. Он вознамерился обшарить прожектором закона весь округ Киндл, включая все потаенные уголки, и я, его приятель, восхищенно этому аплодировал, не позабыв, однако, нацепить присущую адвокату маску ужаса.

В конце концов, мы постепенно перешли к теме моего клиента.

— Довольно странный тип, должен тебе сказать. — Сеннетт посмотрел на меня, затем отвел взгляд.

Мы оба знали, что Робби Фивор, даже в костюме от Армани, все равно самый обычный делец, каких в округе Киндл пруд пруди. Специфический выговор для еврейского района, к тому же неумеренно пользуется одеколоном.

— Нет, в нем определенно есть что-то необычное, — добавил Стэн, будто прочитав мои мысли. — Ведь этот счет в банке «Ривер» очень и очень загадочный. Посуди сам, фирма «Фивор и Диннерштайн» уже десять лет указывает в налоговой декларации доход не менее миллиона. Да что там, в среднем у них получается четыре за год. Я надеюсь, Джордж, ты это знаешь. Фивор обязан был тебя просветить при заключении договора. — На его губах мелькнула ехидная усмешка, характерная для чиновника, живущего на государственное жалованье. — Так вот, я и говорю: люди показывают в декларации такие суммы и при этом мошенничают на жалкие сорок тысчонок. Странно, а?

Я пожал плечами. Объяснить это могли только владельцы фирмы, но за годы работы в адвокатуре мне открылась непреложная истина: разумно ограничивать свои потребности способны только бедные.

— Имеется еще странность, Джордж. Проходит несколько месяцев, а они с этого счета не снимают ни цента, а затем бац, и за неделю — десять, пятнадцать тысяч наличными. Учти, Джордж, они оба регулярно пользуются банкоматами. Так спрашивается, откуда вдруг внезапное пробуждение аппетита к наличным?

Я задумался. Какие-то дела с офшорами. Наркотики. А что в этом необычного? Не говоря уже о вечных пороках, не запрещенных федеральным Уголовным кодексом.

— Значит, женщины на стороне? — спросил Стэн, когда я высказал это предположение. — Разумно. Твоему парню давно следует поставить на ширинку счетчик. — Он произнес это с таким возмущением, будто забыл, что его первый брак разрушила аналогичная слабость к одной из секретарш в управлении окружного прокурора.

Я вспомнил о больной жене, но Сеннетт насмешливо произнес:

— Да, да, я забыл. Ведь Робби Фивор давно зачислен в Пантеон славы на Гранд-авеню, которую часто называют улицей Грез. — Он на секунду замолк. — И все же это не то, Джордж. Да, твой парень действительно побывал в таком количестве постелей, сколько не застелила и горничная в отеле, но услугами проституток он не пользуется. Нет необходимости. А Мортон вообще солидный добропорядочный семьянин. Нет, денежки идут не туда. Хочешь знать мою версию, Джордж? Я думаю, таким способом они не от налогов уходят. Им просто нужны неконтролируемые наличные.

Сеннетт разогнул скрепку и начал вертеть между пальцами. За своим огромным столом он вдруг напомнил мне самодовольного домашнего кота. Это был Стэн в своей обычной ипостаси — скрытный, основательный, всегда стремящийся оказаться самым умным. Он был сыном греческих иммигрантов Сеннтакисов и при крещении получил имя Константин Николас. Вырос на задворках семейного ресторана. «Ты, наверное, знаешь подобные заведения, — сказал он мне при знакомстве в университете. — Там страницы меню закатаны в пластик, а один из родственников сидит, прикрепленный цепью к кассовому аппарату». Возможно, во время официального введения в должность федерального прокурора его взор и затуманили воспоминания о том, как трудно пришлось его родителям, но вскоре вся эта чепуха, этнические дела, была благополучно забыта. Стэн уже давно принадлежал к людям, которым достаточно щелкнуть пальцем, и тут же заиграет музыка, но в личной жизни, с коллегами и друзьями был склонен принимать нарочитую позу посвященного в особое знание. Но как бы ловко Стэн это ни маскировал, для меня всегда отчетливо проступало его иммигрантское стремление пробиться любой ценой. Зачастую при рассмотрении какого-либо дела он ставил на карту все свое существование, словно был обязан непременно использовать любую возможность. В итоге от потерь Стэн страдал острее, чем наслаждался многочисленными победами. Я наблюдал за ним и чувствовал: да, на сей раз он не сомневается, что победит.

— Ты не собираешься спросить, как мне удалось откопать этих двух парней и их личный банкомат?