Раскаты грома - Уилбур Смит Страница 3

Несмотря на войну, а может, благодаря ей магазин мистера Голдберга процветал. В нем было много народу. Шон потолкался среди покупателей в поисках хозяина.

Он застал его за продажей мешка кофе джентльмену, который явно сомневался в предоставленном товаре. Дискуссия относительно качества кофейных зерен мистера Голдберга по сравнению с зернами его конкурента все более наполнялась сложными технологическими терминами. Шон остановился у полки с товарами, достал трубку и закурил, наблюдая за действиями мистера Голдберга. Этому человеку следовало бы стать юристом – его доводы оказались столь вескими, что убедили вначале Шона, а потом и покупателя.

Наконец клиент заплатил, взвалил мешок на плечо и вышел из магазина, а потный, мокрый, раскрасневшийся Голдберг, гордый своим достижением, остался.

– Вы ничуть не похудели, Иззи, – обратился к нему Шон.

Голдберг неуверенно всмотрелся в него поверх золотой оправы очков, заулыбался и наконец узнал Шона. Торговец удивленно заморгал, кивком пригласил Шона следовать за ним и исчез в направлении своего кабинета. Шон пошел следом.

– Вы с ума сошли, мистер Кортни? – Голдберг ждал его, дрожа от возбуждения. – Если вас схватят...

– Послушайте, Иззи. Я прибыл накануне вечером. И четыре года не разговаривал ни с одним белым. Что здесь происходит?

– Вы ничего не слышали?

– Конечно нет!

– Это война, мистер Кортни.

– Это я вижу. Но где? И с кем?

– По всем границам – с Наталем, с Капом.

– С кем?

– С Британской империей. – Голдберг покачал головой, как будто сам себе не верил. – Мы воюем со всей Британской империей.

– Мы? – резко спросил Шон.

– Республика Трансвааль и Оранжевое Свободное государство. Мы уже одержали несколько крупных побед. Ледисмит осажден, Кимберли, Мафекинг...

– А вы лично?

– Я родился в Претории. Я бюргер.

– Собираетесь выдать меня?

– Нет, конечно нет. Вы мой давний и выгодный клиент.

– Спасибо, Иззи. Мне нужно побыстрей убраться отсюда.

– Разумно.

– Как насчет моих денег в Народном банке? Я могу их получить?

Иззи печально покачал головой.

– Все счета граждан враждебного государства заморожены.

– Черт побери! – Шон с горечью выругался и продолжал: – Иззи, у меня на окраине города двадцать фургонов – десять тонн слоновой кости. Вас это интересует?

– Сколько?

– Десять тысяч за все – быки, фургоны, кость.

– Это будет непатриотично, – с неохотой сказал Голдберг. – Торговать с врагом... к тому же у меня только ваше слово, что там десять тонн.

– Эй, Иззи, я не британская армия, а это все стоит двадцать тысяч.

– Вы хотите, чтобы я купил не глядя и не задавая вопросов? Хорошо. Четыре тысячи золотом.

– Семь.

– Четыре с половиной, – возразил Голдберг.

– Дьявольщина!

– Четыре с половиной.

– Нет, черт побери. Пять! – проворчал Шон.

– Пять?

– Пять!

– Хорошо, пять.

– Спасибо, Иззи.

– Рад быть вам полезен, мистер Кортни.

Шон торопливо описал местоположение своего лагеря.

– Можете прислать кого-нибудь. Я намерен, как только стемнеет, бежать к границе Наталя.

– Держитесь в стороне от дорог и подальше от железной дороги. У Жубера в северном Натале тридцать тысяч человек, они стоят у Ледибурга и вдоль Тугелы. – Голдберг открыл сейф и достал пять парусиновых мешочков. – Хотите пересчитать?

– Поверю вам, как вы поверили мне. До свиданья, Иззи.

Шон спрятал тяжелые мешочки под рубашку и затянул пояс.

– Удачи, мистер Кортни.

Когда Шон наконец расплатился со слугами, оставалось еще два часа светлого времени. Он подтолкнул небольшую стопку соверенов по столу к последнему зулусу и провел сложный ритуал прощания, рукопожатий, повторения формальных восхвалений. Потом встал со стула и оглядел кружок собравшихся. Слуги терпеливо сидели на корточках, бесстрастно глядя на него, но он видел в их лицах отражение собственной печали расставания.

Люди, с которыми он жил, работал, преодолел сотни трудностей. Нелегко расстаться с ними.

– Все кончено, – сказал он.

– Йехо, все кончено, – хором согласились они, но никто не шелохнулся.

– Идите, черт побери!

Один из зулусов медленно встал, собрал свои скромные пожитки: каросс (одеяло из шкур), два копья, старую одежду, которую отдал ему Шон. Уравновесил связку на голове и посмотрел на Шона.

– Нкози! – произнес он и приветственно поднял руку.

– Нонга, – ответил Шон. Человек повернулся и пошел из лагеря.

– Нкози!

– Хлуби.

– Нкози!

– Лим.

Перечень наиболее верных: Шон называл каждого по имени, и они по одному покидали лагерь. Никто не оглядывался, все уходили поодиночке. Все было кончено.

Шон устало обернулся. Лошади ждали. Три под седлами, две вьючные.

– Сначала поедим, Мбежане.

– Все готово, нкози. Хлуби приготовил перед уходом.

– Пошли, Дирк. Ужин.

За едой говорил только Дирк. Он весело болтал, возбужденный ожиданием нового приключения, а Шон и Мбежане глотали жирную похлебку Хлуби, почти не слушая мальчика.

В темноте завыл шакал – принесенный вечерним ветром одинокий звук, который соответствовал настроению человека, потерявшего друзей и состояние.

– Пора. – Шон поднялся, надел овчинную куртку, застегнул ее и принялся затаптывать костер, но неожиданно замер и стоял, наклонив голову и прислушиваясь. Возник новый звук.

– Лошади! – подтвердил Мбежане.

– Быстрей, Мбежане, мое ружье!

Зулус вскочил, побежал к лошадям и достал из чехла оружие Шона.

– Уходи со света и держи рот на замке, – приказал Шон, вталкивая Дирка в тень между фургонами.

Он взял у Мбежане ружье и вложил патрон в затвор; все трое ждали.

– Всего один, – прошептал Мбежане.

Негромко заржала вьючная лошадь, и из темноты ей сразу ответила другая. Потом тишина, долгая тишина, которую наконец нарушил звон упряжи – всадник спешился.

Шон едва различал стройную фигуру и направил в ее сторону ружье. В том, как двигался человек, была необычная грация – длинноногий, как жеребенок, он шел покачивая бедрами, и Шон понял, что, несмотря на рост, он молод, очень молод.