Трое - Кен Фоллетт Страница 3

– Стивен Эшфорд – личность примечательная. Большую часть жизни провел на Ближнем Востоке; говорят, нажил там небольшой капитал и тут же потерял его. Он пускался в разные авантюры, например, пересекал Аравийскую пустыню на верблюдах.

– Это, пожалуй, самый разумный способ передвижения по пустыне, – заметил Кортоне.

– У него жена-ливанка, – добавил Ростов.

Кортоне взглянул на Дикштейна.

– Та самая…

– Совсем молодая, – поспешно перебил Дикштейн. – Эшфорд привез ее в Англию перед началом войны и устроился здесь преподавателем семитских языков. Если он начнет угощать тебя марсалой вместо хереса, значит, ты злоупотребил гостеприимством.

– Их тут различают? – удивился Кортоне.

– Вот мы и пришли.

Кортоне ожидал увидеть чуть ли не мавританскую виллу, но дом Эшфорда оказался имитацией стиля Тюдор; само здание было окрашено в белый цвет, а двери и наличники – в зеленый. Сад перед домом больше походил на джунгли. К центральному входу вела дорожка из кирпича; приятели вошли в открытую дверь и оказались в тесном квадратном холле. Откуда-то доносились отголоски смеха – вечеринка уже началась. Внезапно распахнулась внуренняя дверь, и к ним навстречу вышла ослепительно красивая женщина.

Кортоне замер, словно загипнотизированный. Послышался голос Дикштейна: «Познакомьтесь, это мой друг, Алан Кортоне», и ему позволили пожать изящную кисть цвета шоколада, сухую и теплую.

Женщина повернулась и повела их за собой в гостиную. Дикштейн тронул Кортоне за плечо и ухмыльнулся: он догадывался, какие эмоции терзают друга. Кортоне обрел дар речи и тихонько воскликнул:

– Вот это да!

Крошечные рюмки с хересом чинно выстроились на маленьком столике, как на параде. Хозяйка подала одну из них Кортоне и улыбнулась.

– Кстати, меня зовут Эйла Эшфорд.

Он жадно рассматривал ее, пока она занималась гостями. Эйла выглядела совершенно естественно – без малейших следов макияжа на изумительном лице, с прямыми черными волосами, в простом белом платье и сандалиях, тем не менее все вместе производило потрясающий эффект наготы. Кортоне стало жарко от внезапно нахлынувших животных фантазий.

Усилием воли он заставил себя отвернуться и принялся разглядывать помещение. Судя по обстановке, хозяева жили не по средствам: на всем лежал налет элегантной небрежности. Из-под роскошного персидского ковра выглядывал облупившийся серый линолеум; на журнальном столике валялись детали радиоприемника, который кто-то пытался чинить; на стенах бросались в глаза более темные прямоугольники обоев в том месте, где раньше висели картины; некоторые рюмки были явно из другого набора.

В комнате собралось около дюжины человек. У камина араб в жемчужно-сером европейском костюме хорошего покроя разглядывал деревянную резную облицовку. Эйла Эшфорд подозвала его.

– Познакомьтесь, это Ясиф Хасан, друг нашей семьи. Он учится в Вустере.

– Я знаком с Дикштейном, – сказал Хасан, пожимая руки остальным.

Весьма хорош собой для черномазого, подумал Кортоне, и держится высокомерно – все они задирают нос, когда наскребают деньжат и белые господа пускают в свой дом.

– Вы из Ливана? – спросил Ростов.

– Из Палестины.

– Ага! – оживился Ростов. – И что вы думаете о плане ООН по разделу Палестины?

– Плевать на план, – лениво ответил араб. – Англичане должны уйти, а в моей стране создадут демократическое правительство.

– Но ведь тогда евреи будут в меньшинстве, – возразил Ростов.

– Так они и в Англии в меньшинстве. Что ж теперь, устроить им национальный дом в Суррее?

– Суррей никогда не был их родиной – в отличие от Палестины.

Хасан изящно пожал плечами.

– Ну да, в те времена, когда Англия была родиной валлийцев, Германия – англичан, а норманны жили в Скандинавии. – Он повернулся к Дикштейну: – У тебя есть чувство справедливости, что скажешь?

Дикштейн снял очки.

– Справедливость здесь ни при чем. Я просто хочу, чтобы у меня был свой дом.

– Даже если для этого придется выгнать меня из моего? – спросил Хасан.

– Можешь забрать себе весь Ближний Восток.

– Он мне не нужен.

– Что и требовалось доказать, – вставил Ростов. – Раздел просто необходим.

Эйла Эшфорд предложила гостям сигареты. Кортоне взял одну и помог ей прикурить. Пока другие спорили о политике, Эйла спросила Кортоне:

– А вы давно знаете Дикштейна?

– Мы познакомились в 1943-м, – ответил он, глядя, как шоколадные губы смыкаются вокруг сигареты – Эйла даже курила сексуально.

Аккуратно сняв табачную крошку с кончика языка, она сказала:

– Ваш товарищ вызывает мое любопытство.

– Почему?

– Нат – совсем еще мальчик, но какой-то… опытный, зрелый. И, хоть он и кокни, нисколько не смущается в присутствии всех этих господ из высшего общества. К сожалению, он никогда о себе не рассказывает.

Кортоне кивнул.

– Я тоже начинаю понимать, что мало знаю его.

– Муж говорит, у него большие способности.

– Однажды он спас мне жизнь.

– Бог ты мой! – Эйла пристально взглянула на Кортоне, словно прикидывая, не слишком ли тот драматизирует. – Расскажите мне.

К ним подошел лысеющий мужчина среднего возраста в мешковатых вельветовых брюках. Коснувшись ее плеча, он спросил:

– Милая, как тут дела?

– Все хорошо, – ответила она. – Мистер Кортоне, познакомьтесь – мой муж, профессор Эшфорд.

– Очень приятно, – пробормотал Кортоне. Он ожидал увидеть по крайней мере Лоуренса Аравийского [5]. Может, у Ната все-таки есть шанс?

– Мистер Кортоне рассказывал мне, как Нат спас ему жизнь.

– Да что вы! – удивился Эшфорд.

– История довольно простая, – сказал Кортоне. Он оглянулся на Дикштейна – тот был погружен в разговор с Хасаном и Ростовым. Их позы выдавали отношение каждого к теме обсуждения: Ростов стоял, широко расставив ноги, тряся указательным пальцем, словно учитель, уверенный в своей догме; Хасан курил, прислонившись к книжному шкафу, сунув руку в карман, притворяясь, будто спор о будущем его страны ведется из чисто теоретического, праздного интереса; Дикштейн скрестил руки на груди, вздернул плечи и склонил голову в напряжении; его поза противоречила бесстрастному тону реплик. До них донеслась фраза «Британцы обещали Палестину евреям» и ответная реплика «Бойтесь даров от воров».