Драконы ночи - Татьяна Степанова Страница 3

– Чегой-то у тебя радио орет на всю ивановскую? – она кивнула на радиоприемник. – И почему ты до сих пор не спишь?

– Из Москвы передают, интересно очень. – Маруся решила не лезть на рожон.

Мать прислушалась, вздохнула под голос артиста Качалова, под музыку Мендельсона – тяжко так, по-бабьи. Потом выключила приемник, подошла к Марусе, потрепала ее по голове. Маруся ощутила запах вина. Мать глянула на шифоньер посреди комнаты, уперлась в него обеими руками и начала с усилием возвращать на обычное место – к стене. Поймав взгляд Маруси, сказала: «Он не придет, его срочно на работу вызвали». И Маруся поняла, что этой ночью они обойдутся без Кагулова.

Мать ушла на кухню вскипятить чайник. Наверху у Маслаченок давно уже выключили патефон и начали укладываться. И тут на темной улице Ворошилова послышался шум мощного мотора. Маруся тут же высунулась посмотреть, кто же на этот раз пожаловал.

На углу возле деревянного дома, похожего на барак, остановилась черная машина. Из нее вышли четверо в военной форме. Среди них удивленная Маруся увидела Кагулова. Как же так, мать сказала, что его вызвали на работу, а он тут как тут. А в деревянном доме, похожем на барак, жила Елизавета Осиповна Бауман. Она преподавала в школе, где училась Маруся, рисование и черчение. Преподавала недавно – всего какой-то год. Елизавета Осиповна была не местная, а приезжая. Вроде как из самого Ленинграда. Еще про нее говорили, что она «сосланная» и вроде бы родственница того самого знаменитого Баумана, героя революции, про которого даже в школе по истории проходят. Но этого Маруся уж совсем никак не могла понять. Раз она родственница героя революции, то за что же ее сослали? Она и об этом пыталась спросить у матери, но та сразу оборвала ее: «Отстань, не твоего ума это дело».

Военные начали громко стучать в дверь. А Кагулов ждал у машины, курил. Огонек сигареты освещал его лицо.

Мать вернулась с чайником.

– Не спишь? Ну что там опять? – Она выглянула, увидела.

Военные как раз выводили Елизавету Осиповну. Та шла в вязаной кофте внакидку, прижимая к груди какой-то узел, явно собранный впопыхах. Кагулов осмотрел ее с ног до головы и распахнул дверь машины.

Мать резко захлопнула окно. Задернула занавеску. Поднесла руку ко лбу, словно у нее вдруг голова закружилась.

– Ма, а что такое драконы ночи? – спросила Маруся.

– Чего?

– Драконы ночи, я по радио слышала.

– Ну, наверное, это такие существа. Злые, очень злые, Маруська… Марш в кровать, первый час.

Маруся опустилась на свой матрасик, постеленный на сундуке. День 1 Мая, который она ждала с таким нетерпением, начался неплохо – демонстрация, портрет Сталина, гвоздика из крашеной бумаги. Музыка – марши, марши, потом этот вот симфонический оркестр по радио. А вот как же он кончился? Или это еще не конец?

Ей что-то снилось. И сон был неприятный. Как будто что-то тяжело легло на грудь и начало давить, давить, грозя раздавить совсем – в лепешку, в плевок. А в уши визгливой нотой вливался, ввинчивался какой-то мотивчик, какая-то назойливая, знакомая мелодия. Маруся пробудилась. У нее затекла и онемела спина – сундук ведь не кровать и не тахта. Она села, хотела взбить подушку. И тут вдруг услышала тот же самый звук наяву – тихий перелив губной гармошки, точно свист, точно чей-то призыв. Он шел снаружи, с улицы. И все это было за задернутой занавеской.

Маруся отодвинула занавеску. Покосившийся фонарь у дома напротив был единственным пятном света, а кругом, куда ни кинь взгляд, было темно. И даже луна…

Ей показалось, что у самой границы светлого пятна движется какой-то темный сгусток. И ползет он к крыльцу дома напротив.

Луна застыла как раз над крышей этого дома. Маруся подумала, что если бы там, на Луне, кто-то из тамошних лунных жителей опустил бы вниз канат, ну как это делают в цирке, и начал спускаться вниз, то приземлился бы точно на скат крыши. А может быть, Аврора, про которую говорили по радио, и есть не что иное, как Луна или же…

Она ощутила резкий укол. Точно что-то вонзилось в нее, как острое жало. Испуганно глянула и увидела… Марата.

Он стоял под фонарем, заложив левую руку за спину, и смотрел на нее. Вид у него был какой-то чудной – волосы слиплись, а его одежда… Он всегда был так аккуратно одет, этот почти заграничный цирковой мальчик Марат, а сейчас на нем было не пойми что – все тоже какое-то слипшееся, то ли мокрое, то ли измазанное чем-то. Маруся хотела окликнуть его, спросить, где же он был, где пропадал так долго, но не смогла произнести ни слова.

Он не сводил с нее взгляда со странным голодным выражением. Ненасытная животная алчность – вот все, что выражало его лицо. И это было так жутко…

А потом его словно позвали из темноты – послышалось злобное хриплое ворчание. К крыльцу дома напротив метнулась тень.

Маруся закричала, не помня себя от страха. Тяжесть – та самая из сна, снова сдавила грудь, и она почувствовала, что не может дышать, что ее горло, ее легкие как будто наполнены песком. Она упала на пол. Мать, разбуженная ее криком, застала ее бьющейся в судорогах на полу. Она схватила ее, приподнимая, тормоша, пытаясь остановить припадок. И тут потрясенно узрела фонарь за окном у дома Валенти – при полном безветрии он бешено раскачивался на кронштейне, точно под натиском бури. А потом затрещали доски. Полетели клочья дерматина и ваты. И ночную тишину улицы Ворошилова разорвал отчаянный вопль боли.

Сентябрь 200… г.

В мире нет ничего более суетного, реального и приземленного, чем железная дорога. И вместе с тем в мире нет ничего более причудливого, фантасмагоричного и иррационального, чем железная дорога. Вокзал, перрон, поезд, купе. Гудок тепловоза. Относительность движения. Что движется, а что стоит? Кто отправляется в путь, а кто остается на месте? Поезд трогается, уплывает перрон, тает в тумане вокзал, распадается на атомы толпа провожающих, а вы сидите себе, смотрите в окно. Вы никуда не едете, и поезд ваш стоит на месте, это все остальные, весь окружающий мир, вся вселенная сдвигаются с насиженного места, отправляясь в путь навстречу неизвестному.

– …Нет, ну согласитесь, все-таки на железной дороге в последние годы стало гораздо больше порядка.

– Особенно после того, как пустили под откос «Невский экспресс».

– И комфорта, и комфорта стало больше. И дизайн современный. Билеты по Интернету можно заказать.

– А этих подрывников экспресса, кажется, так до сих пор и не нашли. Или уже арестовали?

Подавали реплики от соседнего столика вагона-ресторана. Катя Петровская, по мужу Кравченко, особенно-то и не прислушивалась. Но «Невский экспресс» под откосом» задел-таки ее за живое. Каково, а? И зачем про такие вещи вспоминать, когда вы сами в дороге, когда вы не что иное, как просто беззащитные пассажиры, отданные коварному железнодорожному Молоху на съедение.