Память без срока давности - Агата Горай Страница 3

ЗОЯ

23 апреля 1994 года (первый класс, шесть лет)

На мне джинсовый сарафан малинового цвета с белым, неправильной формы, пятном на правом накладном кармане. Пятно и карман практически одного размера. А под карманом еще два крошечных пятнышка, каждое не больше горошины. Их присутствие нисколько не унимает прелести наряда в целом. И для меня, взрослой, эти пятнышки имели бы большое значение, служа проводниками в тот самый день, когда появились на сарафане. Так было бы, если бы я нуждалась в подобных проводниках и спустя много лет, перебирая хлам на чердаке родительского дома, наткнулась на эту милую детскую одежку. Но это не обо мне.

Двадцать пятого августа девяносто третьего года, когда мама порадовала меня прелестной обновкой, я радостно натянула сарафан и понеслась через зеленую лужайку к соседскому дому. Но споткнулась о торчащий из земли неизвестного происхождения небольшой пенек, стремительно полетев лицом в траву. Мне безумно хотелось похвастать перед лучшей подружкой Зоей своей обновкой и доказать, что ее, обычного синего цвета, джинсовое платье намного хуже, но…

Не проронив ни слезинки, хотя обе коленки были содраны до крови и ужасно горели, я встала и обнаружила, что моя малиновая гордость беспощадно испорчена зелеными травяными разводами. Я не растерялась и помчалась домой с еще большей скоростью.

В ванной я без проблем отыскала отбеливатель и щедро плеснула им на правый карман, который пострадал больше всего. Я часто видела, как ловко с помощью этой волшебной жидкости мама превращала ужасно грязные вещи в белоснежные. Поэтому мой поступок был совершенно осознанным. Папины темно-серые майки, например, вдруг оказывались белыми. Ясное дело, сарафан, изначально не белоснежный, привести в порядок будет еще проще.

Разочарование оказалось безграничным: на моих глазах в считаные секунды отбеливатель начал пожирать не только грязь, но и сочный ягодный цвет. Испугавшись, я сорвала с себя сарафан и бросила его в ведро, удачно стоявшее в ванне, а затем открыла кран с холодной водой и наполнила ведро до предела. С дрожащим сердцем и трясущимися руками я изо всех своих детских сил старалась исправить то, что натворила, но стирка и длительное полоскание не спасли мой наряд.

Безутешно рыдающей над изувеченным сарафаном меня и обнаружила мама. В белой футболке и розовых трусиках я сидела на ледяном полу в ванной и, сжимая в руках мокрую ткань, горько плакала.

Тот день был одним из самых страшных в моей короткой жизни (к сожалению, не первый и, к еще большему сожалению, далеко не последний). Я была уверена – мама меня убьет, а если нет, точно больше не купит ничего красивого. А Зоя теперь ни за что не поверит, что у меня был сарафан в сто раз лучше, чем у нее. Случившееся было соизмеримо концу света, не меньше. Но к моему удивлению, мама не стала меня убивать, а, наоборот, успокоила: «Сарафан испорчен, но не безнадежно. Я приведу его в порядок, и ты еще долго сможешь носить его. Ну, по крайней мере, пока он будет тебе впору. А то, что случилось, послужит тебе уроком. Всякий раз как твои глаза коснутся этих пятен, вспоминай о том, что стоит смотреть под ноги – раз, и два – в жизни ты еще не раз упадешь, но я всегда помогу тебе подняться. Иногда это непросто сделать самостоятельно, а рыдать в одиночку – не вариант».

Тогда я даже не догадывалась, как много «концов света» ждет меня впереди, как часто придется падать и как невыносимо, а не «непросто» бывает подниматься. Мама оказалась права во всем, кроме одного – для того чтобы помнить эти ее слова, тепло рук убирающих с моего лица слезы, разъедающий слизистую носа запах хлора, мне не нужен был этот несчастный сарафан.

Возвращаюсь в двадцать третье апреля девяносто четвертого.

В своем любимом малиновом сарафане, белой футболке и трусиках обязательного розового цвета я сижу посреди комнаты Зои и внимательно рассматриваю с ней старые фото. Жесткий ковер жуткого зеленого цвета через тонкую ткань «кусает» за зад, но это не мешает нам с моей лучшей подругой распластаться на полу, прижимаясь животами и локтями к колючему ворсу.

– Помнишь, как нам было весело?

В руках у Зои фотография, на которой две малышки – МЫ – смущенно позируют на камеру с букетами ландышей, которые самостоятельно нарвали в лесу, пока родители отдыхали от нашего присутствия на чудесной поляне меж сосен. Когда папа Зои снимал этот кадр, он еще не догадывался, что спустя несколько минут идиллия этого дня будет жестоко нарушена криками и стонами его дочурки.

– Весело? – удивленно переспрашиваю я и пялюсь на свою узкоглазую подругу, родителей которой зовут Лан и Хонг. По венам Зои течет кровь корейского народа, ее мама и папа много лет назад бежали из Северной Кореи, но это нисколько не мешает нашей дружбе.

– Ну да. Только не говори, что ТЫ забыла? – тоненькие губки Зои растягиваются в злорадной улыбке. Меня в ту же секунду накрывает огромной волной обиды. Как моя лучшая подруга может усомниться в моих способностях?!

– Ничего я не забыла! – выкрикиваю, поднимаюсь с пола, скрещиваю на груди руки и, затаив обиду, жду продолжения.

– Да я пошутила, ты чего! – Зоя задорно хихикает и стучит ладошкой по тому месту, где минуту назад лежало мое худосочное тельце. – Возвращайся, и я расскажу тебе, что помню я.

Зоя – моя ровесница, но даже если бы мне в ту минуту приказал опуститься рядом с ней на ковер кто-то из взрослых, я бы и тогда этого не сделала… Я все еще обижена.

– Не хочу. Я и так прекрасно тебя услышу.

– Ну, как знаешь. – Зоя равнодушно пожимает плечами и возвращается к фотографии. – Мы так радовались, когда случайно обнаружили огромную поляну цветов. Помнишь, мы упали в них и, лежа на спинах, несколько минут вдыхали этот вкусный запах. С того самого дня ландыши стали нашими любимыми цветами. – Зоя дарит мне счастливую улыбку и весело продолжает: – Родители не сразу заметили, что мы пропали, а когда стали нас звать, мы торопливо нарвали для них по букету, чтоб не сильно ругались. Когда мы возвращались на поляну, видели целых три белки! А еще мы успели насобирать грибов, но прежде чем нас сфотографировал мой папа, твой велел выбросить поганки.

Зоя весело хохотала, а мое маленькое тельце изнутри распирало непонятное чувство обиды. В голове противно шумело, жужжало и просилось наружу МОЕ воспоминание об этом «замечательном» дне.

– А еще сразу после этого кадра тебе захотелось в туалет. Ты спряталась в кустах и уселась задницей на муравейник, а потом орала так, как бабушкина свинья Машка, которую закололи в прошлом году. А когда твоя мамочка стала тебя утешать, усадив к себе на руки, прижимать к груди и гладить по голове, то нащупала на твоем плече клеща. Маленькая букашка впивалась в твою кожу и высасывала кровь. Но я не думаю, что было так уж больно, как ты завопила. Это была крохотная букашка, а не вампир! Слезы катились по твоим щекам градом, твое лицо раскраснелось и распухло, от чего глаз вообще не было видно. А еще у тебя начали течь сопли, которые, всхлипывая, ты съедала. А еще…