Рембрандт должен умереть - Леонид Бершидский Страница 31

– Тут ты ошибаешься. Я его «прогуглил», все правильно – Винсент Ди Стефано, главный реставратор Музея Гарднер. И на фотографиях он.

– Тогда подвох в чем-то еще. Хотя… Теперь это не так уж важно.

Софья отпирает дверь дома на Брук-стрит и, не разуваясь, поднимается на второй этаж. Иван – за ней. Картины разложены на полу и накрыты простынями, как утром. Софья облегченно вздыхает. Штарку хватает нескольких секунд, чтобы понять, что произошло.

– Ты сказала, что вывезешь картины, чтобы сбить с толку Молинари?

– Ну да. Он так ясно дает понять, что он в этом деле сам по себе… Я совсем не доверяю ему. Теперь все придется делать очень быстро, чтобы он не успел помешать. Ты можешь позвонить Федяеву, чтобы он передал деньги? Я готова отдать картины прямо сегодня.

– Погоди, вы договорились, что деньги он наличными, что ли, выдаст?

– Ну да. Дедовским методом. – Софья смотрит на него без улыбки. Иван не знает, слышала ли она, что из Америки теперь не вывезешь больше десяти тысяч долларов наличными без декларации и без объяснений, откуда деньги; что даже в Мексике, стране наркобаронов, теперь нельзя ни за что платить больше восьми тысяч долларов «налом». Может, и слышала, но банкам доверяет еще меньше.

Да, позвонить Федяеву он, конечно, может. Но что за мужчина был с ней в белом фургоне? И, если картины остались в доме, что за груз этот мужчина помогал Софье выносить отсюда и втаскивать в дом на узкой улочке в Норт-энде? Как спросить ее обо всем этом и не спугнуть, не потерять ее во второй раз? Находясь с Софьей в одной комнате, он уже не понимает, как мог согласиться следить за ней. И ценитель безвыходных ситуаций Иван Штарк снова принимает единственно возможное решение – не спрашивать.

– Когда все это закончится, поедешь со мной в Москву? – вырывается у него вопрос совсем другого рода.

– Конечно, – отвечает она спокойно. – Ты для меня – главная награда во всей этой истории.

Теперь уже без всяких колебаний Иван включает телефон и набирает номер Федяева:

– Принимайте работу.

– Отлично, Иван! Я в вас не ошибся. Я в Бостоне, в отеле «Тадж». Приезжайте, как только сможете, а то меня уже немного торопят.

Эта фраза и тревожная интонация, с которой Федяев ее произнес, насторожили Штарка. Торопят? Интересно, один ли Федяев в «Тадже»? В его голосе явно слышалось предупреждение, Иван в этом уверен. Сколько были готовы ждать те, с кем он договаривался об убежище?

Во время разговора с бывшим замминистра Ивану пришли аж четыре отчаянные эсэмэски от Молинари. Штарк снова выключает телефон.

– Софья, Федяев в «Тадж-отеле», предлагает приехать. Но мне не понравилось, как он разговаривал. По-моему, его приперли к стенке. Может быть, даже с ним там сидят. В любом случае тебе лучше уехать отсюда, а перед этим хорошенько здесь прибраться. Ну, там, стереть отпечатки пальцев и все такое. – Хотя какие теперь отпечатки, думает Иван, когда есть генетическое тестирование и прочие современные штуки. Надо просто скорее уезжать отсюда.

– Я сегодня уже прибралась, когда вы ушли, – улыбается Софья. – Не бойся ничего, теперь поздно бояться. Или все пройдет хорошо, или просто закончится.

– Что, если ты не получишь денег?

– Это будет как гора с плеч.

Она берет его за руки. Ивану трудно поверить ее словам, и он верит только тому, что видит: большим серьезным глазам Софьи с этими зеленоватыми ободками вокруг радужек.

– Ты серьезно?

– Абсолютно. Я вообще-то была к этому готова. А уж когда ты привел этого итальянца – тем более. Ты боишься, что я брошу тебя из-за денег? Я все равно никогда не понимала, что с ними делать. Поезжай и ничего не бойся.

– Не ходи пока домой, пожалуйста, – просит Штарк. – И отсюда уходи, только дай мне ключ. Вынь симку из телефона. Давай встретимся в каком-нибудь кабаке через три часа. Ну вот хоть в… – Как назывался бар, про который говорил Молинари днем? – «Каск-н-Флэгон», знаешь такой?

Софья кивает и встает на цыпочки, чтобы поцеловать его в губы.

Отпустив ее никак не меньше, чем через пять минут, Иван закрывает за собой дверь и в третий раз за последние четыре часа отправляется из Бруклайна в центр Бостона. «Тадж» – это в самом гнездовье «пингвинов»; кажется, самый дорогой отель в городе. Федяев точно не умрет от скромности. Зато может умереть от десятка других, более вредных вещей, иронизирует сам с собой Штарк.

По пути в «Тадж» Иван лихорадочно соображает, что делать дальше. Если на Федяева давят, если в номере с ним кто-то еще – а экс-замминистра явно намекнул на это, – подниматься туда точно нельзя. Возьмут в оборот, заберут картины, Федяева экстрадируют – к чему американцам скандал? Да и самого его никуда не отпустят до выяснения обстоятельств; возможно, ему тоже грозит тюрьма. Как бы он поступил на месте Федяева? Есть, пожалуй, только один вариант.

Подойдя к стойке ресепшн, Иван интересуется:

– Нет ли для меня сообщений? Штарк, Иван Штарк. – Нет, совсем не похоже на Бонда, во второй раз за невероятно долгие три дня усмехается этой мысли аналитик.

Чернокожий гостиничный служащий роется на полочке за стойкой и достает конверт с логотипом «Таджа»: точка над j – сверкающий бриллиант. В конверте, кроме бумаги, что-то еще – кажется, пластиковая карточка. Оставаться здесь нельзя больше ни секунды, и Иван, в очередной раз на ходу вынимая сим-карту из телефона, быстро удаляется от гостиницы в поисках какого-нибудь бара, где можно спокойно выпить пива и посмотреть, что оставил ему Федяев. Ныряет в первую попавшуюся пивную, заказывает «Сэм Эдамс», аккуратно вскрывает конверт.

«Иван, вы догадливый человек, – у Федяева бисерный, разборчивый, почти женский почерк. – В этом конверте – ключ от номера 11 в мотеле «Супер 8» в Уотертауне. Деньги там в трех кейсах: в одном $600 000, в двух других остальное купюрами по 500 евро. В долларах такую сумму было бы трудно перевозить. Передайте великолепной Софье мои извинения за это неудобство. Я рассчитываю на то, что в этом же номере вы оставите картины для моего адвоката. Видите, я вам полностью доверяю. От вашей честности зависит моя свобода, а возможно, и жизнь. Ваш В.К.Ф.».

Иван предвидел что-то подобное и теперь думает только о том, как вывезти картины из дома на Брук-стрит. У него-то нет вэна!

Ладно, доберусь, вызову грузовое такси, наверняка же это как-то здесь делается, решает он и – в который раз, он уже сбился со счета – отправляется в Бруклайн. Перед домом он обнаруживает белый фургон, номер 248PTL. Заглянув в окно, видит в замке зажигания ключ.

Альтернативы у него нет, он отпирает дверь и поднимается наверх. В доме никого. На полу, между картинами, белеет записка от Софьи: «Фургон для тебя. Люблю. С.».

С минуту поглазев на огромные холсты, начинает перетаскивать их в фургон не скрываясь: если соседи что-то и увидят, это неважно – скоро картины будут в мотеле, а деньги – у него. Впрочем, на всякий случай берет с собой и простыни. Все-таки мотель – не тенистая улочка в Бруклайне.