Милый Каин - Игнасио Гарсиа-Валиньо Страница 32

— Не знаю, Кораль. Я, конечно, примчался сюда по твоему звонку, но, по правде говоря, у меня нет ни малейшего желания продолжать встречаться с тобой и поддерживать какие бы то ни было отношения, пусть даже профессиональные. Пожалуй, будет лучше, если мы постараемся забыть о том, что по иронии судьбы случайно встретились после стольких лет разлуки.

— Пожалуйста, помоги нам, — продолжала настаивать она. — Мы с ним уже не справляемся.

Кораль просительно посмотрела на него, и Хулио не нашел в себе сил дать ей четкий и однозначный отрицательный ответ. Он чувствовал себя как шахматист, который не только занес руку, но и уже взялся за фигуру, значит, должен сделать ход именно ею.

Наконец из кабинета врача вышел Карлос в жестком гипсовом воротнике и, судя по всему, с плотно перебинтованной грудной клеткой. В руках он держал громадный конверт со свежим рентгеновским снимком. Желая продемонстрировать всем, что даже после таких неприятностей его не покинуло чувство юмора, он подошел к Хулио и Кораль, подражая походке роботов из фантастических фильмов.

— Мне вставили что-то в задницу, прямо как младенцу, — радостно сообщил Карлос.

Он попытался успокоить Кораль и поблагодарил Хулио за то, что тот приехал поддержать их в этой тяжелой ситуации. Омедас только кивнул в ответ. Карлос и Кораль поцеловались у него на глазах, и Хулио отвел взгляд в сторону, чтобы скрыть свое смущение и неловкость. Впрочем, он успел заметить, что со стороны Кораль поцелуй получился несколько холодным и отстраненным.

Затем она вынула из конверта снимок, поднесла его к окну, рассмотрела, недовольно нахмурилась и сказала:

— Четвертый и пятый шейные, похоже, смещены. Слишком близко друг к другу они находятся.

Хулио показалось, что Кораль говорила не о живом человеке, а о позиции на шахматной доске.

— Видишь? — Карлос по-приятельски ткнул Хулио локтем в бок. — Вот что значит жена-врач. Никуда от нее не денешься. Она не только будет лечить от всего, что даже не болит, но и называть все заставит по-научному. Не дай бог просто сказать: «У меня синяк». Нет, нужно обязательно говорить «гематома».

Кораль повторно объяснила, что, судя по снимку, два шейных позвонка в результате смещения одного из них оказались вплотную друг к другу. Карлос внимательно посмотрел на снимок. Он не был специалистом, поэтому видел на пленке только общий изгиб позвоночника под основанием черепа и небольшое серое дымчатое пятно, перекрывавшее пару позвонков. Со стороны все это выглядело не слишком пугающе.

— Ну и где же твои смещенные диски? Покажи мне того дискобола, который мог сместить их, — потребовал он у супруги.

Кораль только отмахнулась от него, дав понять, что ей сейчас не до дурацких шуток.

— В этой проекции действительно не очень наглядно получилось, — согласилась она. — Но уверяю тебя, по положению соседних позвонков я вполне могу предположить, что диск, находящийся между этими двумя, серьезно травмирован.

— Ты что, решила запугать меня?

— Может быть, все обойдется местным воспалением, — покачав головой, произнесла Кораль. — Но я сказала бы, что дело гораздо серьезнее. Повреждение, в общем-то, типичное, но от этого оно не становится менее серьезным и болезненным. Завтра обязательно нужно будет сделать тебе магнитную томографию.

— Еще чего не хватало! Я прекрасно себя чувствую!

Они направились к выходу из больницы, продолжая беседовать на эту тему.

Солнце и свежий ветер, всеобщее возбуждение, спешка, радостные встречи и быстрые прощания, книги и тетради среди тарелок и банок из-под лимонада на столах, пепельницы, полные окурков, скомканные листы шпаргалок и ненужных конспектов — в университет ворвалась весна. Апрель нес с собой экзамены и новые романы. Студентки как одна вырядились в обтягивающие джинсы, сидевшие едва ли не ниже бедер, оголили пупки, а верхнюю часть тела прикрыли столь же плотно сидящими топиками с огромными вырезами. Бретельки лифчиков как бы ненароком сползали с плеч, папки и книги столь же случайно подпирали бюсты, и без того не остававшиеся незамеченными.

Весь этот калейдоскоп мелькал перед глазами Хулио Омедаса, который в какой-то момент заставил себя сфокусироваться хотя бы на чем-то, на каком-нибудь одном фрагменте этой мозаики. Таковым оказалась ни много ни мало роскошная, соблазнительная улыбка очаровательной брюнетки с волосами, убранными в хвост. Она довольно дерзко смотрела в глаза преподавателю, словно они давно были знакомы, больше того, общались по-приятельски, если не больше.

Ему казалось, дай ей волю, и она тотчас же признается ему в любви. Ладно, пусть даже не к нему самому, но к какому-нибудь Вильгельму Райху, [5]труды которого, несомненно, помогли ей обрести вожделенную, ничем не сдерживаемую сексуальную свободу.

В течение, наверное, секунды-другой Хулио Омедас балансировал на грани разума и инстинктивного желания бросить все и окунуться в эту улыбку как в омут, с головой. Мысленно он судорожно перебирал состав всех групп студентов, в которых вел занятия, пытаясь вспомнить имя этой красавицы, недоумевая при этом, как мог жить без этой улыбки и соблазнительного взгляда. В общем, ему стоило немалых усилий взять себя в руки и напомнить самому себе о том, что он давно уже вышел из того возраста, когда преподаватели ведутся на уловки кокетничающих студенток. В его непростой жизненной ситуации сейчас не хватало только лишних проблем и неприятностей.

«В этом году они совсем с цепи сорвались. Таких вольных нравов в университете еще не было», — подумал Хулио и вдруг вспомнил, что повторял эту фразу каждую весну.

Год от года студентки становились все более раскованными, соблазнительными и неотразимыми. К сожалению, следовало признать, что по прошествии еще нескольких лет эта фраза потеряет для него былую остроту и актуальность. Студентки скоро перестанут смотреть на него с искренним интересом и переведут профессора Омедаса из категории преподавателей молодых и интересных в разряд старых пней, с которыми стоит пококетничать только в том случае, если действительно не можешь связать двух слов на экзамене. Вот тогда-то и придется повторять про себя, что они, мол, совсем с цепи сорвались, в университете таких вольных нравов никогда не было, скрипя при этом зубами и горько сожалея о том, что когда-то не поддался на провокацию какой-нибудь из этих чертовок и не закрутил с ней рискованный роман.

В глубине души Хулио льстило то усердие, с которым многие студентки пытались зацепить его, поймать в расставленные сети. Кто-то делал это робко, кто-то провокационно, а кто-то, пожалуй, излишне бесхитростно и откровенно. Впрочем, Хулио всегда умел деликатно и не обидно выйти из подобной ситуации. Большинство провокаций он пресекал буквально в зародыше, напуская на себя серьезный и важный вид этакого слегка стареющего актера, измученного вниманием поклонниц.