Театр теней - Кевин Гилфойл Страница 32

— Здорово, мне нравится.

Не подходя к дереву, Сэлли откорректировала позу Джастина и поднесла камеру к глазам.

— Улыбайся, — сказала она.

Он улыбнулся. Она щелкнула затвором раз семь или восемь; получились абсолютно одинаковые снимки. Выражение лица Джастина не изменилось за это время ни на йоту — на всех он вышел одинаково жизнерадостным и очаровательным. Она отвела камеру в сторону и увидела, что живой Джастин сам как картинка — эдакий идеальный маленький мальчик. И даже поверхность озера вдалеке — и та будто застыла.

— Оставайся на месте, — скомандовала Барвик.

Она настроила объектив и сделала несколько крупных планов лица Джастина. Эти она тоже предложит Марте, но вообще-то они предназначались клиенту «Золотого значка». В объективе лицо Джастина выглядело странно: изображение было слишком резким. Горизонт за светлыми кудрями мальчика расплывался. На лице сияла решительная улыбка. Его глаза, такие живые, голубые и глубокие, были как две галактики.

Его глаза.

Она оторвалась от камеры. Джастин был от нее метрах в пяти. Если смотреть вот так, не через камеру, глаза как глаза: две точечки на крошечном лице мальчика. А если в объектив, в этом взгляде чудилось что-то личное. Обольстительное. Что-то знакомое.

Это были те самые глаза, что зачаровывали ее во сне. Глаза, которыми смотрел на нее тот Джастин, юноша с телом Эрика Лундквиста. Она вновь взглянула в глазок видоискателя и поворачивала его до тех пор, пока в рамке не оказалась только радужка правого глаза Джастина, похожая на драгоценный камень. Это были глаза не семилетнего ребенка.

Она сфотографировала этот глаз. На сей раз для себя.

Через несколько часов, отправив Джастина играть со сверстниками, Марта с Сэлли сидели друг напротив друга за железным столиком в одном из баров Нортвуда.

— Я так рада, — сказала Марта, и в голосе ее прозвучала невысказанная благодарность, — что у меня есть друг, которого можно попросить о подобной услуге!

— Мне нравится приезжать сюда, — тактично ответила Барвик. Она чувствовала себя неловко: бар был такой респектабельный, не какой-нибудь там «Дикий Заяц», забегаловка на Кларк-стрит, где играют регги и где она чаще всего проводит свободные вечера. Марта заказала красное вино «Пино Нуар» — двенадцать долларов бокал! — и Сэлли, уговаривая себя не опрокинуть его залпом, каждые несколько минут поглядывала, сколько там осталось у соседки, стараясь не обогнать ее. — Да и Джастин — чудесный ребенок.

Марта, как бы сомневаясь в правдивости ее слов, любезно улыбнулась и как-то неопределенно отвела глаза.

— Да. Боже мой, конечно, он замечательный! По-моему, он к вам неравнодушен. — Сэлли вспыхнула. — И у него такое доброе сердце! На прошлой неделе я готовила ужин, а он, представляете, взял и начал накрывать на стол. Сам. Я его не просила. Это было так мило. Он ведь сейчас в таком возрасте, когда ему особенно важно мое одобрение.

— Это здорово, — поддержала Барвик.

— И еще он такой умный. Во всех тестах девяносто девять из ста набирает. — Тут она покраснела, понимая, что эти разговоры — сплошное хвастовство и бессмысленное общее место, но удержаться все равно невозможно. — Бывает, разумеется, что и он ведет себя странно.

— Да? Наверное, как все дети.

— Как все. Точно. Именно это я и имею в виду. Знаете, он иногда сквернословит.

Барвик хмыкнула:

— М-да. Ну что ж. Дерьмово.

Марта прыснула, даже вином подавилась:

— Боже, Сэлли, вечно вы меня смешите! У меня здесь нет таких друзей, как вы. То есть друзья есть, но не такие, как когда-то, когда я жила в большом городе.

— Что же случилось с вашими старыми друзьями?

— Эх, знаете, как бывает! Переезжаешь. Выходишь замуж. Рожаешь ребенка. — Марта помолчала, неторопливо потягивая вино. — Появляется ребенок, и жизнь совершенно меняется. Пока ты не замужем, легко позволить себе забросить все дела и откликнуться на любое приглашение. Если живешь в большом городе, то даже после замужества можно пригласить друзей на ужин, или пойти вместе в театр, или заглянуть в бар, когда там «счастливый час» и спиртное со скидкой продают — просто так, ни с того ни с сего. Когда есть ребенок, это труднее. Да просто невозможно. Друзья постепенно перестают звонить. И знаете, что самое интересное? Думаешь: и слава богу, что не звонят, потому что все равно ни на что сил нет.

— Да, да, — отозвалась Барвик, хотя на самом деле плохо понимала, о чем речь.

За соседним столиком сидела молодая пара, ее ровесники. Низко склонив головы над бокалами, они шептали друг другу что-то, видимо, очень личное, не предназначенное для посторонних ушей. Барвик обычно смотрела свысока на двадцатилетних ребят из пригорода. Но не сегодня.

— Ох уж эти дети. Господи боже мой! — Марта вновь отпила из бокала; теперь вина у нее осталось меньше, чем у Барвик. — Сэлли, вы когда-нибудь попадали в переделки? В детстве.

— Еще в какие! Я была ужасным ребенком. Всегда дружила с хулиганистыми мальчишками. В десятом классе меня временно отстранили от занятий на шесть недель. Даже чуть было не исключили, но родители каким-то образом затолкали меня обратно.

Марта сложила губы трубочкой, как бы давая понять, что она потрясена и считает эту деталь биографии восхитительной и ужасной одновременно.

— Ну надо же! Что же вы натворили?

— Так, глупость. Мы с друзьями два года подряд сидели в столовой за одним и тем же столом и решительно не хотели, чтобы за ним сидел кто-то другой, когда мы, став учениками предвыпускного класса, перейдем учиться в другое здание. Тогда мы пробрались в школу в субботу, украли стол, увезли на машине на берег озера Мичиган, напились и разнесли его в щепки молотками и лопатами. Тут приехали полицейские и нас арестовали, а поскольку речь шла о краже школьного имущества, нас отстранили от занятий.

— Так ведь это сущая ерунда.

— Я и говорю. Просто глупость.

— А я была такой паинькой, — сказала Марта. — Никогда никаких проблем. Член ученического совета. Школьные альбомы и все такое. — Она закатила глаза. — Уверена, я именно поэтому так переживаю из-за Джастина. Я всегда беспокоюсь, когда вижу, что человек делает что-то не так, как положено. — Она помолчала, затем продолжила: — Джастин устраивает пожары. Небольшие, конечно. Пока никакого ущерба. Он постоянно где-то находит спички. Жжет свечи. Как-то раз сжег газеты в камине.

— Как-то это страшновато немного.

— А еще он таскает у меня вещи. Я время от времени нахожу в его комнате украшения. Отругаешь его, а он извинится в ответ, и все. А потом снова за свое. — Она сделала глубокий вдох и шумно выдохнула. — У меня даже начинается что-то вроде паранойи. У соседей умирает собака, и я думаю: а не имеет ли он к этому отношения? — Она засмеялась, чтобы эта мысль не казалась такой ужасной.